Великий и Ужасный 1-6 - Евгений Адгурович Капба
⠀⠀
*⠀ ⠀*⠀ ⠀*
⠀⠀⠀
Кобольды — это была отдельная песня. Местные хтонические твари, очень зловредные и очень специфические. Ну, и съедобные. Жареные на вкус — как красная рыба. На вид… На вид как ящеры, прямоходящие, с потрясающей способностью к маскировке. Они сворачивались клубком, как броненосцы или панголины, и становились неотличимы от окружающей горной породы.
И вот тюкнет кто-нибудь кайлом по каменюке, а она:
— Ащ-щ-щ-щ-щ! — и, клацая зубами и размахивая длинными, как финские ножи, когтями, набрасывается на горе-шахтера!
Кобольды — они крепкие. Коренастые, сильные, примерно метра полтора от кончика хвоста до макушки. Хвост с роговым набалдашником, в глазах плещется тьма, голос — как труба Иерихонская, вопят капитально! Внезапность атаки, быстрый напор, рев, вопли и уродливый внешний вид — все это заставляет потенциальных жертв обсираться от страха и вести себя неадекватно, бегать и орать, и становиться лёгкой добычей.
Но для урука превращение куска горной породы в кобольда означает нечто вполне определенное. Правильно! Тридцать-сорок килограмм хтонического, диетического, легкоусвояемого мяса, богатого на протеины, микроэлементы и пищевые волокна, ну, и кости, и ливер, так полезные молодому или не очень молодому, но, тем не менее, растущему и активно регенерирующему урукскому организму!
Матерые орки каждую встречу с кобольдом отмечали радостным воем и набрасывались на чудище скопом, и лупили его кайлами с большим воодушевлением. Молодые, вооружённые лопатами, встречали вражину в штыки… Или в совки? В зависимости от модели шанцевого инструмента. А я…
А я вманал тачкой поперёк рожи первому же кобольду, которого встретил. Так получилось, оно само!
Меня в недобрый час окликнул одабаши, который за каким-то хреном припёрся в штольню проводить аудит или создавать начальственный вид — я понятия не имею. Но он, видимо, в чем-то меня подозревал и попытался, похоже, отдать приказ именно мне… И у него бы наверняка получилось меня спалить, потому что я ни бельмеса не разумел на их турецкой тарабарщине и, соответственно, не смог бы выполнить ценных указаний, поскольку ошейник на меня не действовал. Но кобольд спас меня!
Он-то, этот сраный кобольд, думал, что сейчас лихо воспользуется моим замешательством… Да хрен там! Тачка была пустая, он кинулся — а я, удерживая транспортно-грузовой инвентарь за две ручки, размахнулся и вманал монстру поперёк хлебальника… Ну, как. Поперёк всего кобольда.
— ДАНГ!!! — звук был гулкий, капитальный!
Кобольда унесло в сторону… В сторону одабаши! Этого янычарского офицера сбило кобольдом на пол штольни, проволочило по камням и впечатало в стену. Монстр после моего удара был жив, зол, ушиблен тачкой и голоден. И он принялся вымещать свою злобу и утолять свой голод при помощи одабаши, который орал, как резаный.
Янычары из охраны открыли огонь, ещё несколько камней мигом оказались кобольдами, которые попытались воспользоваться ситуацией и сожрать парочку людишек. В дело пошла магия… Искрили разряды, полыхало пламя, тряслись стены пещер — пустоцветы даром что не считались полноценным магами, но в рамках узкой специализации могли наворотить дел! Воцарилась дикая суета и неразбериха. Неловкий момент с отсутствием должной реакции от одного урука на прямой приказ того, кто защелкнул ошейник, забылась.
И вместо одабаши, который всё-таки помер из-за множественных рваных и проникающих ран брюшной полости и несвоевременно оказанной медицинской помощи, нам прислали какого-то нового офицера. Ему пришлось перещелкивать все ошейники, чтобы переключить управление уруками на себя. Наивный глупец, он думал, что может управлять нами…
Мы готовились. Ждали Инцидент — и готовились! И грузили руду, и махали кайлами, и ели кобольдов — до поры.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 14
Ростки мятежа
●
⠀⠀
Тут, на нашем руднике, махали кайлами что-то около тысячи двухсот уруков. Османы идиотами не были — они рассредоточили опасную рабочую силу крупными партиями, раздробили урук-хай Монтенегро. Но — как утверждал Шрам — остальные тоже вкалывали на турецкого дядю где-то тут, неподалеку.
Крупань по праву считалась крупнейшим месторождением сурьмы на Балканах и одновременно — крупнейшей балканской подземной Аномалией. Конечно, подземелья дорогого товарища Помаза-Удовинского под Уралом были побольше, но и местные изрытые ходами, колодцами и штреками горные внутренности представляли собой настоящий лабиринт, и за прошедшие несколько дней я изучил только малую его часть. Как выяснилось — уруки тоже оказались не очень в курсе, что происходит за пределами их сектора. Об этом позаботились янычары: на границах Хтони располагались мощные бетонные перегородки с автоматическими воротами и пулеметными турелями, там постоянно дежурили тяжеловооруженные солдаты. Вся эта система безопасности была призвана защитить концлагерь на поверхности и запасы сурьмы от гипотетического мятежа и от Инцидентов, конечно, которые проходили тут неким весьма разрушительным образом.
Уруки только глаза закатывала и восхищенно матерились, вспоминая единственный из случившихся на их памяти выплесков хтонической скверны. Мол, светопреставление, армагеддон и полная дичь! Так плохо, что аж хорошо! Турки, все как один, чуть не обосрались, а они — великий и могучий боевой урук-хай — выжили и черепов набили целую кучу!
Насчёт черепов — это была отдельная песня. Оказывается, эта тема с фиксацией побед и подвигов на руках работала даже после смерти Шарку. «Контур» — точно такой же, какой нашелся у меня на руке после самого попадания на Твердь — наносился, на удивление, не Резчиком, а шаманом. Любым, который попадался под руку счастливым родичам после того, как пубертатный период отдельно взятого юного долбоящера заканчивался. Шаман там камлал над ним, дрыгался и вопил, потом делал надрез пациенту на лапище — и малевал пальцем некий кровавый узор, который оставался едва видной линией, контуром на коже. В сегментах этого узора потом и появлялись черепа.
У меня даже некоторая ревность проснулась: с хрена ли это товарищи с бубнами наши техники практикуют? Но потом я успокоился: это было именно про связь с предками и силу рода. Каждый совершенный подвиг и каждый убитый враг усиливали генетическую линию, если говорить научным языком. Поэтому, если развлекаться орчанки предпочитали с молодыми-красивыми, то детей зачинали — от матерых, взрослых мужиков с рукавами, покрытыми черепами по самую шею. Потому как все, что ты насовершал после того, как заделал ребёнка — не считается! Точнее, будет считаться, если заделаешь еще одного. Для него и будет, понятное дело…
Черепа, сокрушенные девочками, и подвиги, ими совершенные, шли чисто в личный зачет, усиливали воительницу и придавали ей статусности, а вот родовые фичи передавались исключительно по
