Страж Ордена - Никита Васильевич Семин
— Глупец! — прорычал Адамантос, видя, как падает последний его защитник. — Ты ничего не изменишь! Процесс уже необратим!
И тут же он ударил ладонью по большому рубиновому кристаллу на панели.
Станция запустилась. Пол задрожал. Гул, до этого бывший фоновым, превратился в оглушительный рёв. Из центра зала, из шахты, ведущей к энергетическому ядру планеты, ударил столб слепящего бело-золотого света. Нет, это не была энергия нашего мира. Это была чистая, концентрированная мана из-за Грани, смешанная с гравитационными и магнитными полями Земли.
— Ты, **** я мразь! — от избытка чувств и ненависти заорал я и рванулся к панели. Но Адамантос, безумно хохоча, шагнул прямо в столб света и буквально растворился в нем. Лишь на мгновение сияние как будто подёрнулось дымкой — это тело и душа проклятого фанатика стали топливом для канала. Того самого канала, по которому в наш мир придут Они.
Все было кончено. Сейчас канал стабилизируется, и Лорды Света смогут пройти. Миллиарды жизней, вся история человечества — все будет стерто.
В отчаянии я оглянулся и увидел его — толстый, как корабельный канат, кабель, уходящий от главного генератора прямо в центр светового столба. Память, наполненная выкраденными нашими сторонниками сведениями о конструкции станции, тотчас же подсказала мне, что это — основной проводник, создающий прямой контакт генератора Эрикссона с энергией ядра.
Безумная, немыслимая идея обожгла мозг.
И, понимая, что если хоть на мгновение задумаюсь об этом, то никогда не совершу того, что я должен совершить, я, не раздумывая, прыгнул. Моя рука сомкнулась на кабеле.
Сознание треснуло, разлетаясь на мириады осколков. Боль была такой, что само понятие боли потеряло смысл. Это не было электричество — это была сама Вселенная, хлынувшая мне в мозг. Миллиарды лет истории планеты, рождение континентов, зарождение жизни, каждый удар молнии, каждая мысль каждого живого существа — все это обрушилось на меня в одно мгновение.
И в этом хаосе, в этом ревущем потоке информации, я почувствовал холодное, древнее, безмерно могущественное чужое присутствие. Оно тоже подключилось к каналу с другой стороны.
Муравей, посмевший коснуться солнца — прогрохотал в моей душе… даже не голос, — сама мысль, нечеловеческая, холодная, исполненная высокомерного изумления. — Ты опоздал. Мы идем.
Лорд Света. Он был здесь. В прямом противостоянии я был для него пылью.
Его воля начала продавливать мою, стирать меня из реальности.
Но я был подключен к тому же источнику — к инфополю планеты. И в тот момент, когда моя личность почти растворилась, во мне осталось лишь одно, самое главное желание, последняя мысль смертника, бросающегося на амбразуру.
«Не дать им захватить Землю. Любой ценой. Предотвратить. Исправить. Начать все сначала…»
Что⁈ — мысль Лорда Света была полна ярости и непонимания. — Ты не можешь!.. Я найду тебя, муравей! Я буду ждать!
Мир вокруг меня взорвался калейдоскопом образов. Я видел своего отца, деда, прадеда… Родовая линия разматывалась назад, как горящая кинопленка. Боль сменилась ощущением полета, падения, растворения…
…и резким ударом о реальность.
Глава 2
Боль.
Первое, что я осознал, возвращаясь из небытия, была боль. Не та вселенская, стирающая личность от агонии прикосновения к ядру планеты, а другая — приземленная, тупая, ломотная. Будто меня несколько часов били палками. Все тело было одной сплошной гематомой.
Сознание прояснялось медленно, как мутная вода в стакане. Сквозь звон в ушах пробивались чужие голоса.
— … так окочурился он, али нет, Семён? Погляди, не дышит почти! А нам что с ним делать⁈ Може, выкинуть от греха в овраг, да скажем, что сбег?
Голос был скрипучий, неприятный, показавшийся мне одновременно трусливым и злобным.
— Да тихо ты, Игнат, не каркай! — ответил второй, прозвучавший более рассудительно и спокойно. — Живой он. Вон, смотри, дышит паря. Очухается!
Я почувствовал, как шершавые, мозолистые пальцы касаются моего запястья, нащупывая артерию, и попытался открыть глаза. Веки были свинцовыми. С третьей попытки удалось продрать узкие щелочки.
Первое, что я увидел — склонившегося надо мной мужика. Коренастый с испуганными глазами и жидкой бороденкой, сейчас трогавший меня за руку. По-видимому, тот самый Семен. Справа стоял второй, очевидно, его-то и звали Игнат. Он был полной противоположностью Семена: высокий, морщинистый, тощий, с землистым лицом и злыми, глубоко посаженными глазками. От них доносился явственный запах овчины, дерьмового табака и конского пота.
— Вот, гляди-ка, очухался, ирод, — прошипел Семён, отдергивая руку. — Живой твой Мишка. Цел и невредим, чтоб ему пусто было. Недаром Молниевым кличут — что ему тот удар?
Услышав это, Игнат буквально взорвался. Его лицо побагровело, и он навис надо мной, брызжа слюной.
— Мишка, твою душу через коромысло! Ты что натворил, паршивец⁈ А⁈ Ты понимаешь, что ты нас всех под монастырь подвел⁈ Купец же с нас теперь три шкуры спустит! Мало того, что ты шпиль разбил, так еще и хранилище опустело! Да я тебя…
Обильно перемежая речь отборным матом, обдавая меня запахом чеснока и старым перегаром, этот самый Игнат просто орал мне в лицо, тыча грязным пальцем. Обвинял в чем-то, чего я не понимал и не хотел понимать. Какое-то хранилище, какой — то шпиль… все эти слова были для меня пустым звуком, никак не затрагивавшим сознание.
Но зато я очень хорошо воспринимал его тон. И тон этот был совершенно, категорически недопустим!
За последние десять лет моей жизни никто не смел так со мной разговаривать. Никто! Последний боярин — кажется это был… да, из рода Шуйских, так вот, последний мудак, попытавшийся повысить на меня голос, провел полгода в госпитале, заново учась контролировать свою нервную систему. Сам глава Ордена, когда был недоволен моими методами, подбирал слова с осторожностью хирурга. А этот… этот смерд, этот мужлан смел на меня орать.
Не знаю… Наверное по-хорошему стоило мне посидеть тихонечко да оглядеться и понять
