Последняя битва-2 - Данияр Саматович Сугралинов

Подумав над его словами, я решил, что он прав. Вот только вряд ли Ирита оставит Алекса и уйдет со мной. Слишком велика теперь разница между ней и мною-божеством. Кто мог бы остаться? Уэсли? Малик? Пожалуй. Тисса вряд ли бросит отца, а Эдвард – старенькую бабушку и сестренку Полианну. Бомбовоз? Точно нет. Здоровяк слишком любит футбол и рыбалку. Гирос? Вполне возможно, если не женится Томоши, а раз он, то, наверное, и Энико, и ее родители, и тетушка Стефани. Утес и Тереза? Кентавр его знает.

Что ж, все не так грустно, полагаю. Наверное, мне не придется страдать от одиночества, но…

– Насчет раскола миров… – сказал я. – Звучит как бред, мистер Хаген.

– Так и есть. Это теория. Что случится на практике, когда Дисгардиум отколется, порвет связи с серверами Солнечной системы, для нас полная загадка. Но из того, что ты лично наблюдал в бета-мире, который первым откололся: искусственные конструкты будут исчезать или преобразовываться в нечто настоящее.

– Интерфейс пропадет, – хмуро сказал я.

– А солнце станет настоящим.

Вспомнив, что Хаген в бета-мире висел солнцем, я усмехнулся и фыркнул:

– Можно подумать… – Тут я отвесил челюсть. – Погодите… Вы имеете в виду, что солнце станет прям…

– Как и Бездна, Дисгардиум материализуется. Где-то. В какой это случится звездной системе и произойдет ли это именно в нашей галактике, мне неведомо. Может, это будет вообще иная вселенная. Ты узнаешь это первым, Скиф.

От таких новостей у меня свело челюсть и заныли виски.

Мы помолчали. Ветер усилился, швыряя песок в лицо.

– Когда? – спросил я наконец.

Ответил он не сразу. Поиграл желваками, посмотрел в сторону.

– Все уже произошло, Скиф, когда ты нажал кнопку выхода. Алекс Шеппард уже прошел первичную реабилитацию, принял душ на моей космической яхте и сейчас ужинает вместе с остальными. А может, уже выступает на пресс-конференции, отвечая на вопросы Лии Соло и Иена Митчелла.

Я, сильнейший бог Дисгардиума, присел, потому что ноги стали ватными. Плюхнулся прямо на задницу в песок.

– Да… – протянул Хаген. – Иногда герои платят именно такую цену. Но, надеюсь, тебя утешит, что кое-кто, узнав правду о тебе, решил остаться и отказался от репликации.

– Кто?

Вопрос вырвался до того, как я осознал, что вряд ли это Патрик, Инфект или Энико. Да и не бета-тестеры: Родриго, Гарет и Тереза. Значит, Макс.

Не ответив на мой вопрос, Хаген вздохнул, покосился мне за плечо, потом сказал:

– Мне пора, но мы еще увидимся, Скиф. Будем видеться… до раскола.

Он развернулся и зашагал прочь, но я окликнул его:

– Мистер Хаген! Майк!

Остановившись, он обернулся, а я спросил:

– Левиафан сказал, что это только начало сложного, многовариантного пути человечества. Что он имел в виду?

Хаген вернулся, достал из кармана странное кольцо, больше похожее на тринадцатигранную гайку, и протянул мне.

– Квантовое устройство связи. Одноразовое. Активируется без интерфейса, просто скажи: «Хаген, я готов. Выем». Неважно, завтра это случится или через десять тысяч лет. Время – понятие относительное.

– И что тогда произойдет?

Лицо Майка Хагена озарилось мальчишеской улыбкой.

– Это совсем другая история, Скиф.

Эпилог

Пять лет спустя зал Генеральной Ассамблеи ООН казался мне меньше, чем я помнил по головизору. После тронных залов Преисподней и бескрайнего Небесного плана любое земное помещение выглядело тесным.

Делегаты тысяч дистриктов смотрели на сцену, где Майк Хаген заканчивал свою речь. Старик выглядел усталым, но голос его не дрожал.

– … проект «Оптимизация» унес жизни миллионов, – говорил он. – Дефектные капсулы погружения вызывали психосоматический некроз тканей. Неграждане умирали тысячами ежедневно, а менеджмент «Сноусторма» называл это «естественной убылью». Арто Менфил, Киран Джексон, Хлоя Клиффхангер, Питер Говатски, Беллами Дрейк и их сообщники знали обо всем и продолжали. Впрочем, не сомневаюсь, что вы все смотрели новости.

Зал загудел, потому что подробности деяний корпорации всплыли только в этом году. Все остальное время Хаген и его сторонники боролись с внезапно оказавшими сопротивление аристо и людьми у власти вроде казненных Галлахеров.

– Сегодня виновные мертвы или ожидают суда, – продолжал Хаген. – Корпорация «Сноусторм» реструктурирована. Но главное – Дисгардиум, мир, который мы создали, больше не принадлежит Земле.

Он повернулся ко мне и кивнул.

– Слово Алексу Шеппарду, члену совета директоров «Первой Марсианской компании» и человеку, который знает о Расколе больше, чем кто-либо из живущих.

Я поднялся на трибуну. В шестнадцать я не боялся выступать перед классом на уроках мистера Ковача, потом успел поторговаться с великими князьями демонов, поспорить со Спящими богами и склонить на свою сторону миллионы монстров и демонов, так что сейчас волнения почти не чувствовал. Тем более мне уже двадцать один, а костюм, который Рита мне выбрала, от лучшего дизайнера и пошит индивидуально. Так что три тысячи пар глаз, направленных на меня, не считая остального мира, смотревшего прямую трансляцию, уже не смущали.

– Три месяца назад Дисгардиум исчез, – начал я. – Связь с ним оборвалась на всех уровнях. За три месяца мы так и не нашли способа ее восстановить.

Делегаты, конечно, читали отчеты, но одно дело сухие строчки документов, и совсем другое – слышать это от того, кто был там. От того, чье альтер эго все это и совершило.

– Вместе с Дисгардиумом ушли четыре с половиной миллиарда человек. – По залу прокатился шепот, потому что цифры долгое время скрывались, чтобы не допустить паники. – Неграждане, дикие, граждане низших категорий – все те, кому нечего было терять здесь. Они выбрали новый мир, который теперь существует где-то далеко, возможно, в другой галактике, а может, и в другой вселенной. Спящие показали нам логи миграции – четыре с половиной миллиарда сознаний и душ благополучно завершили перенос. Они живы, свободны. И уже не вернутся. Их телесные оболочки на Земле похоронены за счет средств «Сноусторма».

Обведя взглядом зал, я увидел, как кто-то из делегатов поморщился, когда я произнес следующие слова:

– Большинство тех, кого наша система признала бесполезными. Тех, кого загнали в Зоны и непригодные для жизни территории. Тех, на ком испытывали проект «Оптимизация». Они проголосовали душами и ушли туда, где их не достанет наша кастовая система.

По залу пронесся ропот, и, заметив недовольные взгляды, я повторил:

– Да, кастовая. Называйте ее «системой социальной значимости», если вам так удобнее. Но когда категория гражданства определяется в шестнадцать лет и остается с человеком до смерти, когда дети неграждан не имеют ни единого шанса стать чем-то большим, чем их родители,