Тени двойного солнца - А. Л. Легат

– Это еще кто? – щурился полуслепой Обух.

Мертвецы не представились.

– Воры, поди, – тихо буркнул Круп и потупил взгляд.

Толмач Бык, спотыкаясь от страха в каждом слове, объяснил:

– Это родня.

– Чьих родня? – опешил Обух. – Твои знакомцы?

Бык помотал головой, и отвечал без уверенности:

– Когорты, которая пала…

Солдаты, застрявшие позади, спрашивали причину затора. Деханд попытался блеснуть умом:

– Коли не знаешь, чего гадать! Мы понятия не имеем, что здесь за порядки.

– Никаких, на хер, порядков, – прорычал Рут и спешился.

Брегель по виду был с ним во всем согласен. Ровно до тех пор, пока приятель не сошел с дороги, направляясь прямиком к мертвецам.

– Оставь, дурень! – проблеял сержант, сам белее обглоданных костей. – Проклято.

Рут вообще ничего не ответил, подошел к источнику смрада как ни в чем не бывало и принялся выворачивать ближний кол из земли. Голыми руками, без перчаток.

– Коли не воры, чем же тогда они провинились? – Шестерня шмыгнул носом и вопросительно поглядел на меня.

Будто первая задача ставленника – сеять мертвецов по всему материку, выдумывая им провинности. А может, так оно и было в Восходах. Я помрачнел.

– Ничем, – нас нагнал Родрик и не замешкался, когда увидел колья. – Те двое справа – детвора. Нечего здесь стоять.

Начался балаган, и болтать стали в три раза больше. Так, что перемежались отдельные фразы, а смысла не несла ни одна.

– Снимает, гля!

– …верхом-то что…

– …про камни толкуете…

– …знали бы вы!

– Пойдем, – крикнул я Руту. – Они не оценят, а мы хоть засветло доберемся.

Тот настойчиво сотрясал несчастные останки, пока не вывернул первую палку. Одну из семи.

– А мы и так не успеем, – проворчал он. – Готовьтесь ночевать под небом.

Позади толкалось войско, не понимая задержки. Я потер уголки глаз.

– Веди их, Брегель. Я разберусь.

Ветер по болоту не гулял, и въедливый запах уже перебил конский пот и шлейф марширующего войска. Впереди сгущался легкий, местами прозрачный туман, побеливший островки суши и дорожную даль. Войско двинулось к нему, и удары сапог изорвали кружево стылого воздуха, примяли траву, растревожили грязь.

Подведя коня ближе к мертвецам, я посмотрел на приятеля:

– А ведь я говорил, что тебе не место на болотах.

Рут, не отвлекаясь от дела, отвечал так, как не дерзят ставленнику Восходов.

– Нет, это я тебе говорил, что ты спятил, а в этой дыре ловить нечего. Но ты ж никогда не слушаешь, верно?

– Уж по дырам у нас Шишак главный знаток, – прыснул Шестерня, избавив меня от необходимости защищаться.

Второй мертвец коснулся земли. К потугам Рута присоединились Шестерня, Круп и помощники Деханда. Дело пошло быстрее.

Нет никакой чести оказаться подвешенным за шею или надетым на кол. Дикари, звери? Обирали перед смертью одинаково – что в Воснии, что на болотах. Так ли отличны местные порядки?

Сняли последнего мертвеца.

– Ну все, двинули? – с надеждой спросил помощник Деханда.

– Коли меня спросите, вас тут никто и не держал. – Беззаботно поковырялся в ухе Рут. – Есть у кого лопата?

– Закапывать никого не стану, и не уговаривайте, – поморщился Круп, разминая заклинившую спину.

– Огонь разводить и того дольше – все отсырело, – буркнул Рут.

А сам никого не слушал – выпросил у последнего обоза лопату и принялся раскидывать землю.

– И кто еще тут свихнулся, – спросил Круп неведомо кого.

Конь неспокойно потоптался, и я посмотрел на темные влажные стволы осин и ясеней. Кроны с изломанными ветвями, спертый густой воздух, стоялая вода в рваных лужах, точно нарывы на коже земли. Полчища насекомых: жемчужные крылья, раздутые красные брюшки, тысячи черных сетчатых глаз, цепкие мохнатые лапки, гулявшие по мертвецам. Казалось, что нас слышат, чуют, ждут. Покрытый сырыми язвами лес приглашал гостей.

Обоз увели за поворот. Войско превратилось в сотню. Затем – в две дюжины, и так до тех пор, пока последняя троица солдат не растворилась за побелевшими ивами.

– Пора бы нам… не дело это… – тревожно заозирался Шестерня. – Ставленнику-то в хвосте быть…

– Не дело, – мрачно кивнул Деханд.

Я посмотрел на приятеля: тот выкидывал влажную землю на дорогу, совершенно не торопясь. Копал могилу с тем же упоением, с каковым опрокидывал в себя кружки в городе.

– Свихнулся, – заключил Круп.

С ним было сложно спорить. Рут повернулся к нам и со странным весельем махнул черенком на развилку:

– Во имя всякой матушки, вы еще здесь? Я вас нагоню, не пройдет и часа. – Он сверкнул щербатым зубом. – Такое войско и в ночи не потеряешь.

Я переглянулся с Дехандом, и мы оба смутились.

– Если ты задумал увести лопату, знай – Брегель с тебя три шкуры сдерет.

Приятель сделал рукой какой-то неопределенный жест, что могло означать как пренебрежение, так и утешительное слово. Деханд покашлял в кулак, явно поторапливая нас.

– А вот коли вы задержитесь, то точно заплутаете. Зуб свой даю. – Он повременил: – Самый здоровый зуб, так-то! А таковых у меня мало.

И снова взялся копать.

– Сегодня копает, а завтра что? – уже шепотом повторил Шестерня.

Мы отправились по размашистому следу, по истоптанной дороге, раздавшейся вширь. Один за другим из дымки стали появляться спины, железные головы, крупы коней.

Услышав шум войска, я выдохнул. Скрип колес, нестройная песня, мерный звон металла. Глядя на утомленных солдат, испуганно глазевших по сторонам, согнувшихся под весом поклажи, я думал, что готов оставить здесь каждого. Всех, кто встанет между мной и богословом, поставками железа и любой прихотью Энима.

Теперь Эйв Теннет вовсе не казался мне безумцем, проклятым фанатиком. Вместо образа Матери двойного солнца моим алтарем было поместье, вместо службы – тихие вечера с женой, вместо веры – полная, насыщенная жизнь в городе. Должно быть, Эйв Теннет тоже всего лишь хотел поскорее вернуться домой.

Эпилог

Танзана собрала волосы в руке, склонилась над медной чашей и прижалась щекой к водной глади. Вечный друг ее – влага, нанесенная в ладонях, стекшая с одежды, волос, кожи. Пойманные птицы разбрызгивали воду крыльями, стряхивали с хвоста…

– Шаги, – сказала она. – Много-много ног, подковы в грязи, рябь на воде…

Я прошел по тонкой безводной тропе, оставшейся на полу за Танзаной. Медленно сел на отсыревший плетеный трон, в котором давно не было никакой нужды. Осталась в нем лишь старая память, точно останки павших, точно голоса моих братьев в поросших плесенью стенах. Жаровни, пылающие круглый день, уже не спасали. От сырости пела ломота в костях. Пламя бесновалось, отражаясь в воде.

– Зачастили они к нам, не находишь?

Танзана испуганно подняла голову. Давно уж неясно, за кого она радеет: