Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова
– Проводи его переночевать к Славену, а назавтра выведи из крепости.
Девушка кивнула.
Они шли узкими переходами. Дивен молчал.
В какой-то момент Лесана не выдержала, остановилась и обернулась.
– Скажи, как вы назвали… ну… мальчика?
Девушка никак не могла заставить себя посмотреть ходящему в глаза и потому глядела мимо, куда-то в сторону.
Во взгляде мужчины промелькнула улыбка.
– Радош.
Не зная, что на это ответить, Лесана только кивнула и двинулась дальше.
Славена с женой поселили в старых людских за кузней. На кровососа вздели науз. Заклинание наговорили на обыкновенный оберег. Со стороны привеска как привеска, а чем на деле была эта привеска, знали только осенённые. Они же раз в луну кровососа и кормили. Ни злобы, ни небрежения к нему никто не питал. К тому же ходящий оказался ловок в изготовлении стрел и луков. Тем и занимался. Делал на совесть. Оружие у него выходило ладное, крепкое, послушное. Ратоборцы оценили. Славена уважали за умелые руки. Однако близкой дружбы с ним по-прежнему никто из осенённых не водил, а людей он сторонился сам.
Ясна же в крепости пообвыклась. Было ей тут по сердцу: народу много, есть с кем поговорить. Всё веселее, чем одним на заимке куковать.
Да и обжились они хорошо: старая людская, конечно, стояла опричь, но оттого тут было спокойнее и тише. На первом ярусе Славен обустроил мастерскую, а на втором его жена потихоньку обихаживала два покойчика. Лесана как-то заглядывала в гости тогда и отметила, что Ясна обладала редким умением создавать вокруг себя тепло, уют и красоту.
– Славен! – позвала обережница, сунувшись в мастерскую.
– Чего?
Он как раз собирался занево́лить лук[27], но, увидев её, работу отложил.
– Вот… привела к тебе… переночевать.
Лесане было неловко, но лицо Славена озарила искренняя улыбка.
– Дивен!
Мужчины обнялись. У девушки отлегло от сердца. Она уже собралась незаметно уйти, но в этот миг Дивен обернулся и сказал:
– Благодарствуй.
Лесана отвела глаза.
– Не на чем.
А сама всё понять не могла: отчего на душе так погано?
Утром, едва рассвело, она пришла за Дивеном. Он ждал, сидя на пороге. Старый заплечник лежал рядом.
Обережница кивнула.
– Идём.
Мужчина поднялся.
В молчании миновали кузню. Лесана спиной чувствовала взгляд ходящего, понимала, что он ждёт от неё хоть каких-то слов, однако упрямо молчала. Не было у неё слов. Горечь была. Стыд был. Глухая боль в сердце тоже была. А слов – ни единого. Возле конюшен кровосос удержал девушку за локоть.
– Охотница, послушай…
Она поглядела на него с мукой.
– Что?
– Слада… Зорянка то бишь, не так давно дочку родила.
Лесана молчала. В груди жгло и пекло, а горло словно стиснули ледяной ладонью. Зачем он ей это говорит? Что ей за дело до их детей? Захотелось вырваться. Захотелось развернуться и уйти. Только бы не слышать и не знать. Забыть и эту встречу, и весь давешний разговор. А носки треклятые сжечь! Носков у неё нет, что ли?!
И ещё горше становилось от понимания: пожитой Дивен догадывается обо всех её малодушных мыслях. И стыд душил сильнее.
– Назвали Лесаной, – мягко сказал ходящий, ничем не выказав обиды или досады. – Так твоя сестра решила.
Обережница застыла, опять глядя куда-то сквозь мужчину, а потом хрипло ответила:
– Дай ей Хранители счастья не так скудно.
Круто развернулась и пошла дальше.
У ворот они расстались. Лесана перевела Дивена через Черту, и он отправился к лесу. Девушка некоторое время смотрела ходящему в спину, а потом вдруг с горечью поняла, что не догадалась передать сестре никакого отдарка.
Глава 57
В последние седмицы Нэд казался себе глубоким стариком. Будто разом навалились все прожитые годы, коих он до этой поры не чувствовал. Тошно и муторно сделалось. А в чём причина, поди разберись.
Нынче же он вдруг понял. Ратоборцы, коих посадник знал поимённо и помнил ещё выучами, жили предстоящей битвой: собирались в путь, готовились к сшибке. Но собирал их не он. Не он вёл. Со дня на день вои покинут крепость. А он останется здесь вместе со стариками, бабами, подлетками, служками и калеками.
Вся жизнь его миновала. Да видел ли он жизнь-то, сидючи в своём покое и из весны в весну набираясь спеси?
А вот Клесх иной. Его-то чин управителя крепости ни жирком не затянул, ни властолюбием не наделил. Как был ремни да жилы, так и остался. Лишь взгляд острее и тяжелее стал, да речь отрывистее. И сколь ни пытался Нэд юлить сам перед собой, что-де ещё не вечер, да только видно было: не ослабит Клесх десницу ни через весну, ни через два десятка вёсен. Не засидится в крепости, не обрюзгнет от безделья. Он и последние-то месяцы оттого лишь тут маялся, что готовил ратоборцев, стягивал силы. А воротится – и через день, небось, по городам да весям отправится: глядеть, как блюдутся указы Цитадели.
Тяжко и трудно давалось Нэду это понимание. Тяжко и трудно было свыкаться с мыслью, что самый зряшный, по его разумению, выуч превзошёл всех наставников вместе взятых. Что не прожёг он бездельно и бездумно ни юность свою, ни молодость, да и зрелость не растратит попусту.
Это у Нэда всё миновало. А для Клесха только начинается, чего б он там себе ни думал.
Да ещё страшило посадника, что вместе с ратоборцами ехала Бьерга. Она ехала. А он оставался. И оттого в сердце свербела злая досада, обида на самого себя.
– Глава, – сипло сказал Нэд, – дозволь с вами…
Понимал, о глупости просит, о несбыточном, о невозможном. Но и смолчать не мог.
Клесх поглядел на Нэда с пониманием. Всё он видел в глазах старого креффа. Каждую мысль. Потому что сам был ратоборцем.
– Знаешь ведь, что откажу, – ответил он. – Знаешь почему. Так давай будто ты не просил, а я не отказал.
Нэд грустно усмехнулся.
– Давай.
Едва он договорил, как открылась дверь. В горницу потянулись вои. Один, другой, третий, десятый…
Кто постарше, занимали лавки, молодые устраивались на полу. От избытка чёрной одёжи и непривычно бородатых рож Нэду стало вовсе тоскливо. Впрочем, он с собой совладал.
– Мира вам, обережники.
– Мира, – отозвались вразнобой мужчины.
Много же их! Рискует Клесх. Города и веси оголил. Из Гродны всех воев забрал…
За ратоборцами вошли колдуны: Донатос, Бьерга, Тамир, Лашта, Велеш. Лекарей ещё не было. Впрочем, пока рассаживались наузники, уж и они подоспели. Первым проковылял Ильд, следом
