Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

– А того! – Бьерга тот же миг опалила его взглядом. – Выуч твой всё сделал, как наставник велел! Ты совсем ума лишился, а?

Донатос и без того был не в духе. Да ещё скулёж дуры бередил душу, мешал думать. А от этакого натиска колдун вовсе опешил.

– Охолонись! – рявкнул он. – У вас, баб, день, что ли, сегодня какой особенный? Как не в себе все.

От этих слов Светла заскулила ещё жалобнее, уткнулась носом в коленки.

А колдун продолжил:

– Разоралась она тут! Ничего я ему не велел! – Донатос повернулся к своему выучу. – Как был дураком, так и остался! Чего на этот раз учудил?

– А то и учудил, что ты завещал. Ты ж сам сказал, что то средство единственное! – тут же разозлился Нэд.

– Хватит! – не выдержал Клесх. – Как ни соберёшь вас, только и лаетесь.

В покое воцарилась звенящая тишина. Даже Светла перестала всхлипывать и подвывать.

Глава повернулся к Донатосу.

– В выуча твоего навь перетекла. Да так и прижилась. Тамир, покуда в уме ясном был, запер её резой. Но сам из-за этого стал, как сосуд порожний. Что делать нам теперь?

Донатос подошёл к бывшему выучу, отвернул ворот рубахи, поглядел на резу.

– Родненький, ты не тронь его! – запричитала во весь голос Светла. – Злобный он!

Колдун, не обращая внимания на слова дурочки, посмотрел на Тамира и спросил:

– Меня узнаешь? Как зовут, не забыл?

Было видно: парень всеми силами пытается воскресить в памяти имя наставника. Увы, его усилия оказались тщетны.

– Я так скажу, – сухо начал Донатос. – Мёртвому в живом не место. Это всем тут ясно. Одного надо с миром упокоить, другого с миром отпустить, ибо ни на что он после такого годен не будет. Навь из него силу тянет. Сила иссякнет, держать мёртвую душу в теле будет нечему. Тут и помрёт.

Светла заплакала.

– Родненький! Да разве ж можно так? Да что ж ты говоришь-то такое? Ты погляди, он же живой! И тот, другой, тоже. Устал он просто, душу надорвал. Его не упокоить надо, ему мир надо воротить!

– Мир воротить? – задумчиво переспросил Клесх. – Понять бы ещё как…

Светла, зарыдав ещё пуще, всплеснула руками.

– Да откуда ж я знаю! Это только он сказать может!

– Душу неотпущенную на земле всегда нужда какая-то держит, – сказал вдруг глухо Тамир. – Навь потому к живому тянется, что дело у неё к тем, кто остался, есть.

– И какая нужда у Ивора? – насмешливо спросил Лашта.

– Он… ищет кого-то, – с усилием ответил Тамир.

– Ха! – Нэд хлопнул себя по колену. – А то мы не знали будто! Небось того, второго, и ищет. Как его звали-то, а?

– Волынец, – ответила Бьерга. – Оно, конечно, складно всё. Но откуда нам ему добыть этого Волынца? Ты вот знаешь, где он? И я не знаю.

– Дак сам найдёт, раз у него до этого Волынца дело есть, – сказал Донатос.

Клесх усмехнулся.

– То-то я гляжу, который уж век ищет.

В этот миг Тамир пересушенным сиплым голосом произнёс:

– Я прихожу отпустить всякого, но кто отпустит меня?

Колдуны переглянулись.

– Может, поговорить с ним? – задумчиво спросил Лашта.

Донатос покачал головой.

– Как ты с ним поговоришь? Начнёшь даром взывать – убьёшь парня. Только ежели Ивор этот сам к нам потянется. А он вон молчит. Кажет лишь то, что от Тамира осталось.

Слова эти прозвучали резко и безжалостно.

– Навь на кровь тянется, – негромко произнесла Бьерга. – На живую. На дар приходит. А скитается всегда поблизости от того места, где сгибла.

– Ещё не легче, – ответил Лашта.

А Светла будто в ответ на эти слова сызнова разрыдалась.

– Ты-то чего всё воешь? – спросил Донатос с досадой.

– Жалко мне вас… – ответила дурочка. – Лихое дело задумали.

Обережники переглянулись.

* * *

В Цитадели сделалось многолюдно. Матреле допрежь не приходилось готовить на такую ораву мужчин, каждый из которых ел за троих.

Стряпухи, служки и молодшие выучи, приставленные в помощь на поварню, сбились с ног. Только и делали, что жарили, парили, тушили, томили, чистили, перебирали…

В мыльнях тоже хватало хлопот: наноси на всех воды, натопи печи… Да ещё пришлось спешно готовить ученическое крыло: прибирать покойчики, набивать соломой тюфяки, таскать дрова на истоп.

Ожила крепость. Такой стала, какой не бывала допрежь. Всюду или парни, или мужики крепкие. Куда ни пойдёшь, на воя наткнёшься. Девки из приживалок расцвели. Одно дело – выучи, которые так заняты, что с ними и словом обмолвиться не успеваешь. И совсем другое – неженатые взрослые парни, томящиеся со скуки.

Правда, мужики без дела – напасть похуже татей. Но то ежели простые мужики. А тут обережники. От них лиха не будет и обиды тоже. Вот и прихорашивались девушки, и улыбались чаще обыкновенного. Хмурые ходили лишь Лела, которая вовсе будто не умела радоваться, и Нелюба, радоваться разучившаяся. Приехал Ильгар. Столкнулись они во дворе. Ратоборец будто даже обрадовался, сказал: «Здравствуй». Девушка же ответила заносчиво, мол, мира в дому. И дальше пошла. Думала, остановит, удержит. А обережник только проводил взглядом и в другую сторону отправился. И гордячка проревела на плече у Клёны весь вечер.

Жалко её было, сил нет! Да только ведь и у самой Клёны с любовью не ладилось. Впрочем, она о том помалкивала. Стыдно было.

А через несколько дней в Цитадель прибыли последние обозы с ратоборцами. Стало ещё шумнее, ещё веселее. Мужикам молодым раздолье: поесть, отоспаться… Служкам же и приживалам – новые хлопоты.

Закружилась Клёна. То одно, то другое. Ни присесть некогда, ни закручиниться. Но о Фебре она продолжала думать каждый день, каждый оборот. Вот только поплакать, душу в тоске отвести не получалось. Спать валилась чуть живая от усталости.

Однажды она шла в кузню, несла мясницкий тесак, на лезвии которого появилась кривая зазубрина. Матрела наказала попросить железных дел мастера зазубрину убрать, а тесак наточить. Возле кузни оказалось многолюдно.

Клёна сробела. Одни мужики! Не обидят, конечно, но ведь всё одно насмешники. Впрочем, обережникам было не до неё. Они передавали из рук в руки железные колючки, разглядывали их, проверяли пальцами на остроту, смеялись.

– Это кто ж выдумал такое? – подбросив железку на ладони, спросил молодой темноволосый колдун с отчаянно прозрачными, будто слепыми глазами.

– Торень! – отозвался подмастерье кузнеца. – Светом белым клянусь, он. Пришёл к главе и давай железкой этой трясти, мол, а ежели б конь наступил?

Обережники хохотали.

– А глава? – сызнова спросил черноволосый колдун.

– А что глава? – весело отозвался подмастерье. – Глава дуболомов высечь велел, а потом накрутить таких железок два мешка. Вот