Кубинец - Алексей Викторович Вязовский
* * *
Вечерняя прохлада, совсем незначительная, все же манила наружу после душного дня и запахов керосинки. Мне нужно было проветриться, посмотреть на мир, в который я попал. И, возможно, найти то место, где я смогу учиться. Разговорник — это хорошо, но этого мало. Мне нужна настоящая книга. Учебник. Словарь.
Я вышел из дома, оставив посуду немытой. Солнце уже почти совсем скрылось за горизонтом, окрашивая небо в невероятные оранжево-розовые тона. Воздух стал чуть свежее, донося далекий запах моря. Я пошел в сторону, которая точно вела на набережную. Вон оно, море, выглядывает из-за домов.
Вот откуда они взялись? Пацаны совсем, лет по двенадцать, сбитые в стайку. Почти все без рубашек, кто в шортах, кто в драных парусиновых штанах. Семеро? А, нет, вот и восьмой, чуть постарше. Встали передо мной полукругом, молча. Ни капли злости во взглядах — вроде просто стоят.
— ¿Qué estás haciendo aquí?**** — спросил предводитель.
Этот не босиком, в отличие от остальных, в сандалиях и соломенной шляпе, которая ему явно велика, и он ее сдвинул на затылок. Белый, брюнет. Парочки передних зубов не хватает, правое ухо поломано, как у борца. Драчун, короче.
Вот что ему надо? Ничего у меня нет, не дурак ходить на прогулку с деньгами. Показал на горло, захрипел — мол, не могу говорить.
— ¿Mudo?***** — спросил темный, почти черный мальчишка с расквашенным носом.
Недавно дрался, на щеке засох след крови. Потому и говорит в нос. Но остальные сочли его замечание смешным, и начали повторять слово, одновременно с этим толкая меня со всех сторон.
Помню такое, в моем детстве тоже случалось. Главное — постараться не упасть и не отмахиваться. А то мой запас относительно целой одежды может сильно уменьшиться. Как и здоровья. Надеюсь, скоро им надоест и они отстанут.
Попытался отступить к стене, но не получилось — мелкие засранцы не отпускали. Наконец случилось неизбежное — отступая назад, я споткнулся и сел на свой тощий зад. Стая шакалят тут же принялась пинать меня ногами. Мне оставалось только скрючиться и прикрыть голову руками.
— ¡Basta! — прикрикнул главарь, когда они вдоволь наигрались.
И они ушли. Я поднялся, кряхтя, отряхнулся. Вроде сильно не пострадал. И одежда осталась целой. Почти. Несколько прорех придется заштопать. И ладно, ничего страшного не случилось. У меня даже настроение не сильно упало — даже новое слово запомнил. Баста. И море! Оно тоже никуда не делось…
* * *
Чем дальше я уходил от своей хибары, тем лучше становились дома. Трущобы сменились ветхими, но каменными зданиями, затем — более крепкими, старинными особняками с коваными решетками на окнах и увитыми зеленью балконами. Улицы стали шире, чище. Появились фонари, бросающие желтые пятна света на тротуары.
Я вышел к набережной. Малекон, как было написано на табличке. Это было потрясающе. С одной стороны — темная, безбрежная гладь океана, волны с шумом разбивались о низкий парапет, поднимая в воздух соленые брызги. Пахло морем, йодом, чем-то свежим и диким. Над водой кружили чайки, их крики смешивались с гулом города.
С другой стороны — вереница зданий, стоящих прямо вдоль набережной. Старинные колониальные постройки, многие с величественными фасадами, колоннами, арками. В окнах горел свет, из открытых дверей ресторанов и баров доносились звуки музыки — ритмичной, незнакомой, живой. Вывески казино горели яркими неоновыми огнями — красными, синими, зелеными, отражаясь в мокром асфальте.
Малекон вечером был местом, где собирался другой мир. Чужой мир. Мир богатых. По проезжей части неслись дорогие, блестящие машины — Кадиллаки, Шевроле, машины, которые я видел только на американских открытках до войны. Хотя нет — от довоенных они сильно отличались. Из них доносилась музыка, смех. На тротуарах гуляли люди. Мужчины в светлых костюмах, с сигарами в зубах — громко смеющиеся, без стеснения обнимающие малолетних, лет по двенадцать-четырнадцать, шлюх. Шикарные женщины в легких, ярких платьях, с шикарными прическами. Когда одна из них прошла рядом со мной, за ней потянулся шлейф аромата дорогих духов. Они прогуливались неспешно, болтали, жестикулировали. Казалось, их не касаются ни жара, ни бедность, ни проблемы, которые были так реальны еще несколько кварталов назад.
Странное дело: никаких особых изменений по сравнению с предвоенным бытом я не заметил. Да, машины поновее, помощнее. Фасон костюмов отличается. Но и только. Если убрать поправку на то, что Гавана на другом конце земного шара, то и вовсе особых перемен не видно. Четырнадцать лет прошло, а никакого особого «будущего» я не обнаружил. Ни тебе летающих такси, ни универсальных роботов Чапека…
Я шел, прижимаясь к стене домов, чувствуя себя невидимым, лишним на этом празднике жизни. Мои ветхие сандалии, пыльные штаны и выцветшая рубаха кричали, что я не принадлежу этому месту. Я был призраком из другого мира, наблюдающим за жизнью, которая шла мимо.
Но я не чувствовал зависти. Была лишь отстраненность, любопытство ученого, наблюдающего за незнакомым видом. Как эти люди живут? О чем они говорят? Какую роль они играют в этом мире?
Я свернул в один из переулков, отходивших от набережной. Здесь было тише, мрачнее. Запах моря смешивался с запахом мусора и кошек. Я хотел немного отдохнуть от яркого света и шума, просто постоять в тени. А потом вернуться и начинать учиться.
И тут я увидел ее.
В глубине не очень широкого переулка, в нише между двумя высокими зданиями, был вход. Не магазин, не ресторан, не бар. Над массивной деревянной дверью, чуть покосившейся, но все еще выглядевшей внушительно, висела вывеска. Тусклый фонарь над ней освещал надпись.
Большими буквами, немного облупившимися, но четко читаемыми, было написано:
BIBLIOTECA.
Библиотека.
Слово было почти таким же, как на латыни. Слово, которое значило знание. Слово, которое в этом новом, чужом мире, полном загадок и опасностей, могло стать моим единственным ключом к выживанию.
* * *
*Vete, muchacho! — Уходи, парень!
**¿Qué necesitas? — Чего надо?
***¿Qué querías? — Что хотел?
****¿Qué estás haciendo aquí? — Что ты здесь делаешь?
*****¿Mudo? — Немой?
Глава 3
Я вернулся уже в сумерках, усталый, но будто подогреваемый изнутри. Малекон остался позади, как кино — чужая жизнь, в которой мне не было роли. Зато разговорник у меня был, и я решил выжать из него всё.
Свечка только с непривычки может показаться ненадежным источником света. За время оккупации мы к такому освещению настолько привыкли, что о другом и не думали. Вот и
