Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин
У левого орудия монгол из свиты Очира, раненный в бок, все еще дрался. Он сжимал в руке изогнутую саблю и отбивался от двух цинских пехотинцев со штыками. Один выпад — монгол отбил штык, второй выпад — уклонился. Но силы его иссякали. Кровь темным пятном расползалась по полушубку. Наконец пехотинец справа сумел пробить защиту — штык вошел в грудь монголу. Тот хрипло вскрикнул и, падая, последним усилием полоснул саблей по ноге противника. Цинец завопил и повалился рядом, сжимая разрубленное колено.
Артиллеристы, не приученные к рукопашной, отчаянно отбивались тяжелыми банниками и тесаками, но их сметали. Ярость пехотинцев, долго сидевших под обстрелом, нашла свой выход. Правая батарея была взята.
Картина открылась страшная: дым, крики, наши и враги, перемешанные в кровавой свалке.
Но цинское командование отреагировало мгновенно. Из их центральных порядков ровными, плотными колоннами выдвинулся резерв. Батальон отборной пехоты шел в контратаку, чтобы отбить батарею. Мои уставшие, обескровленные бойцы Лян Фу не выдержат этого удара.
— К орудиям! — заорал я, перекрывая шум боя. — Разворачивай! Заряжай картечью!
Оттолкнув растерявшегося китайца, я сам припал к механизму наводки одного из захваченных «Армстронгов». Бойцы, поняв приказ с полуслова, бросили оружие, превращаясь в импровизированный артиллерийский расчет. Мы разворачивали тяжелую пушку, направляя ее ствол на надвигающиеся колонны.
Цинские шли, как на параде. Мерный шаг, блеск штыков. Подпуская их на убойную дистанцию, я ждал. Двести шагов. Сто пятьдесят. Сто.
— Огонь!
Залп картечью в упор ударил по плотному строю. Словно невидимая гигантская коса прошла по первым рядам, выкашивая в них широкую кровавую просеку. Люди падали не поодиночке — они валились рядами, десятками.
И в тот же миг с левого фланга донесся такой же оглушительный, яростный грохот. Левицкий! И теперь поливал картечью другие части вражеского корпуса.
Цинская армия попала в ад. Их контратака захлебнулась в крови. Они оказались под перекрестным убийственным огнем своих же захваченных пушек с обоих флангов. Строй сломался. В их рядах началась паника, солдаты, бросая оружие, бежали, сталкиваясь с задними рядами.
Началась бойня. Методичное, хладнокровное избиение.
Плотные колонны цинской пехоты, застрявшие в центре, попали в огневой мешок. Свинцовый град восьми «Армстронгов» снова и снова прошивал их ряды, оставляя широкие кровавые просеки.
А пока пушки рвали их строй на куски, с тыла и флангов, как стервятники, на них набрасывались конники. Они носились на своих лошадях, появляясь из клубов порохового дыма, давали убийственный залп из «Спенсеров» по спинам и бокам и тут же растворялись, чтобы появиться в другом месте.
Строй окончательно сломался. Армия превратилась в огромную, ревущую от ужаса, мечущуюся толпу.
И вдруг из этой толпы показалась плотная, ощетинившаяся штыками колонна, возглавляемая, наверно, последним оставшимся в живых английским офицером. Быстрым шагом, почти бегом, они устремились прямо на нас.
— Они идут! — заорал я. — Огонь! Огонь на поражение!
Стволы захваченных шестифунтовок, уже раскаленные от беспрерывной стрельбы, снова изрыгнули пламя. Расчеты, состоявшие из моих русских бойцов и проворных китайцев, работали как заведенные в адском грохоте и дыму. Заряжай! Огонь! Банник! Заряжай! Снова и снова картечь широким смертоносным веером выкашивала целые ряды в надвигающихся колоннах. Но они шли. Спотыкаясь о тела своих товарищей, падая и снова поднимаясь, они шли, и их было слишком много.
Первая волна, понесшая чудовищные потери, все же докатилась до подножия нашей батареи и полезла на вал.
— Прекратить огонь! — проревел я, понимая, что еще один залп — и мы накроем своих. — К бою!
На верх вала уже врывались вражеские пехотинцы со штыками наперевес.
Слева от меня Василий Громов, бывший каторжанин родом из Рязани, встретил первого ударом приклада в лицо. Хруст сломанных костей, и враг рухнул назад. Второго Василий поймал за штык голой рукой, рванул на себя и всадил штык собственной винтовки солдату в живот. Третий цинец попытался заколоть его сбоку, но он развернулся с удивительной для его размеров быстротой и перерубил противнику горло.
Справа молодой тайпин, с лицом, перекошенным от ужаса и ярости, отбивался своим дао от двух цинских солдат. Первый удар — отбил штык. Второй — уклонился. Но третий пехотинец ударил сзади. Молодой китаец вскрикнул, когда штык пронзил ему спину, но, падая, успел полоснуть мечом по ногам одного из убийц. Оба рухнули на землю.
Но за ними уже лезли другие. Казалось что все потеряно.
— Огонь! — вдруг донесся до меня сзади голос Елисея.
Не веря своим ушам, я оглянулся. Да это были они! Елисей, увидев, что батарея взята и его людям теперь некого обстреливать, снял их с горной позиции и ринулся в бой, верно определив, что именно левый фланг нуждается в подкреплении.
Его стрелки дали в упор залп из своих «Энфилдов», затем достали револьверы и ринулись вперед. Сухой частый треск револьверных выстрелов смешался с ревом и криками.
Враги уже были среди нас. Завязалась свалка. Отбросив бесполезные в такой давке винтовки, работали ножами и штыками. Тайпины Лян Фу, с дикими криками, рубили наотмашь своими широкими мечами-дао.
Казак Поляков, ординарец Елисея, сражался спина к спине с китайцем из отряда Лян Фу. Казак работал кинжалом — короткие, точные удары снизу вверх. Рядом китаец размахивал дао, словно косой, отсекая руки и головы. Один из цинцев попытался пробиться к ним с копьем, но Поляков перехватил древко, рванул на себя и всадил кинжал солдату под ребра. Китаец тут же полоснул дао по шее следующего противника.
Прямо передо мной из порохового дыма выскочил цинский офицер с саблей и трое солдат со штыками. Не стараясь выхватить шашку, рука сама вытащила из кобуры тяжелый «Лефоше». Первый выстрел — в упор, в лицо офицеру. Он молча осел. Второй — в грудь солдату, который уже замахивался штыком. Отшвырнув его тело ногой и разворачиваясь, я выстрелил в третий раз, снеся челюсть еще одному. Четвертый выстрел… Осечка.
Последний враг, видя, что я без оружия, с ревом бросился на меня. Но тут же рядом выросла тень, и кривая сабля Сафара свистнула в воздухе, почти оторвав голову цинского солдата от туловища.
Атака захлебнулась. Те, кто прорвался на батарею, лежали мертвыми. Те, кто был на склоне, видя эту бойню и не получая поддержки, дрогнули и побежали.
Я увидел, как в центре вражеского лагеря, где реяло знамя Цзянцзюня, началась паника. Среди палаток металась долговязая фигура европейца. Приложив к глазам подзорную трубу, я невольно присвистнул:
