Сирийский рубеж 4 - Михаил Дорин

Спустя два часа меня уже начало клонить в сон. К этому моменту уже и американцы уснули, а наш гость Морозов всё продолжал рассказывать о своей работе.

Как оказалось, Николай «в миру» работает испытателем в конструкторском бюро МиГ. И сей факт он не скрывал. Даже очень этим кичился.

Я оставил Иннокентия на охране, а сам пошёл к остальным.

— Чё там у вас, простых военных. Вы задумывались, каково это каждый день поднимать в воздух самолёт, на котором до тебя ещё никто не летал? Вот где нужны титановые… «мешочки». А у вас это так, текучка, — продолжал Николай выпендриваться.

Если честно, ему сейчас хотелось вломить даже больше, чем американцу.

— Тебя, видимо, никогда не сбивали. Поэтому ты такой крутой, — сказал ему Свистунов.

— А чего мне стесняться? Вон, ваш командир, чем знаменит? Он — испытал хоть что-нибудь в своей жизни? Вы ж тут как сыр в масле в Ливии. Войны нет, проблем нет.

В этот момент я подошёл к месту посиделок. Все замолчали, а Морозов повернулся ко мне. Выпячивать свои награды и достижения я не собирался.

— Сан Саныч, а в чём я не прав?

— Во всём. И лучше тебе заткнуться, Коля. То, что вы там карате занимались в ангаре «Леонида Брежнева» тебе не поможет, — ответил я, вспоминая, как слышал рассказ Морозова о буднях на корабле.

Но Морозов оказался настырным. Он встал и подошёл ко мне вплотную. Что он хотел сейчас показать этим, мне было непонятно.

— А если проверим? — злобно зыркнул на меня Николай, выпустив горячий воздух из ноздрей.

Я продолжал смотреть в его глаза, замечая, как на его лице дрожит впалая щека. Причём так явно, что непривычные для его возраста, юношеские прыщи, вот-вот выдавятся сами собой.

— Чего проверять? Крепость твоих яиц или целостность твоей… «фанеры»⁈ — тихо спросил я, сильно ткнув его пальцем в грудь.

Коля в этот момент сделал шаг назад от столь неожиданного воздействия на него. Злобный взгляд сменился некой растерянностью.

Бравый лётчик что-то хотел сказать, но ему этого не дал сделать наш вечерний «гость».

Через дверь в воротах ангара вошёл Андрей Викторович Бурченко. Наконец-то, прибыл, чтобы выполнить свою работу. Он шёл медленно, на ходу расстегивая куртку от лётного песочного комбинезона. Шёл медленно, осматриваясь по сторонам и изучая обстановку. За его спиной шли ещё несколько советских специалистов. Мустафа Махмуди и несколько вооружённых людей. Это были ливийские солдаты и советские морские пехотинцы в тропическом камуфляже.

— Александр, где американцы? Я их забираю, — произнёс Бурченко.

Я посмотрел на Андрея Викторовича и перевёл взгляд на Махмуди. Ливиец прицокнул и отвернулся от меня, отойдя в сторону.

— Да-да, я забираю их, Саша. Нам предстоит много работы, так что не хочу терять время. Чем быстрее мы договоримся с американцами по обмену, тем быстрее наш лётчик попадёт домой, — сказал Андрей Викторович.

— Он жив? — спросил я.

— Да. Его подобрали американцы. К сожалению, вас направили несколько в другой район приводнения, Саша. Вашей вины в этом нет. Зато благодаря вам мы сможем вытащить нашего парня, — улыбнулся Бурченко.

— Ага. Звучит многообещающе, — недовольно сказал Николай.

Видимо, у Морозова к Андрею Викторовичу есть большая неприязнь.

Я показал Бурченко, где отдыхают американцы. Андрей Викторович тут же отправил своих коллег за ними.

— Морозов, у тебя и на суше рот не затыкается? — спросил Бурченко, подойдя ближе к Николаю.

— Я мало говорил, — обиженно произнёс Коля.

Бурченко посмотрел на меня. Он будто ждал, когда я опровергну слова Николая.

— Судя по всему, с нами он разговорчив не больше, чем обычно, — ответил я.

— Это в его стиле. Кстати, вам бы, Николай, надо быть более общительным с Александром. Вы, в какой-то степени, коллеги по исследовательской работе, — улыбнулся Бурченко.

Морозов фыркнул и ушёл в сторону.

— И что же он исследовал! — бросил Морозов и начал уходить к выходу из ангара.

— Я вас не отпускал, Николай, — произнёс Бурченко.

Морозов прицокнул и повернулся. Вся эта сцена разыгрывалась на глазах моих подчинённых. Тех самых техников, которые на жаре и в холоде, при сильном ветре и под проливным дождём, днём и ночью готовят наши машины к вылету.

— Значит, наговорил много, верно? — спросил у меня Бурченко.

— Ну, на выговор с занесением в грудную клетку наработал, — улыбнулся я.

Морозов у этот момент потёр место на груди, куда я его тыкнул.

— Вы, Морозов, даже себе представить не можете, кто перед вами. Я удивлён, что Александр вам подзатыльник не отвесил, — произнёс Бурченко.

— Эм… а должен был? — спросил Морозов.

Теперь он уже сам растерялся. Николай посмотрел на техников и Бурченко, а потом перевёл взгляд на меня.

— Я вам, Морозов, по дороге в «шарик» расскажу. Спать будете отдельно от ребят. А то вас за ваши слова могут и… в общем, вас есть за что побить, — сказал Андрей Викторович.

— Возможно, я… несколько погорячился…

— Иди уже. Мы всё поняли, — перебил я Николая.

Морозов не стал долго ждать и направился на улицу, а за спиной послышались шаркающие шаги американцев.

Их никто не тянул волоком, никто им не завязывал глаза, и уж точно они не выглядели пленниками. Скорее, задержанными по подозрению в мелком хулиганстве.

Пройдя мимо меня, Митч Фостер остановился. Он повернулся ко мне, и так же как и несколько часов назад, ехидно улыбнулся.

— Не знаю, что с тобой будет, но я бы дал за тебя больше. Ходи и оглядывайся, Алекс, — произнёс Митч и пошёл дальше на улицу.

В очередной раз какие-то непонятки. Бурченко поблагодарил всех за работу, а меня отвёл в сторону.

— Вы читали телеграмму об отправке всей группы домой? Помните, что там было сказано? — спросил у меня Андрей Викторович.

Бурченко говорил о документе, который вчера вечером показал нам подполковник Матюшин. Там было сказано, что возвращаются все в Союз. Дата убытия была указана 14 марта 1985 года. А вот про меня там было сказано нечто иное.

— Конечно. Там было написано, что всех домой, а я в Сирию.

— Вот вам новая телеграмма. Дополнение и уточнение. В Сирийской Арабской республике официально объявили о примирении враждующих сторон. Два смешанных авиационных