ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества - Алексей Рассказов

Он пришел сюда один. Без Ратибора, без стражи. Нужно было сделать последнее. Подвести черту.

Он наклонился и стал ворошить груду плавника, выброшенного последним половодьем. Пальцы наткнулись на что-то твердое, не похожее на дерево. Он отгреб влажный песок и вытащил свой «кейс». Тот самый, с «Варяга». Прочный, ударопрочный корпус был теперь белесым от выцветания, покрытым мелкими царапинами и налипшими ракушками. Замок заклинило намертво. Он с трудом вскрыл его лезвием ножа.

Внутри лежало то, что когда-то было его жизнью. Планшет — темный, мертвый прямоугольник, экран паутиной треснул от угла к углу. Паспорт в прозрачном пакете — размокшая, расплывшаяся бумага, на которой угадывались лишь очертания его собственного лица. И телефон. Дорогой, некогда мощный аппарат, символ его статуса и связи с миром. Вода и время сделали свое дело. Корпус проржавел, стекло было разбито, сквозь трещины виднелось внутренности, тронутые рыжими подтеками.

Он взял телефон в руку. Холодный, тяжелый. Не функциональный прибор, а просто кусок мусора, артефакт неведомой цивилизации.

*Звонок из офиса. «Стрельцов, срочно вылетайте на платформу, там косяк в системе управления». Суета, ночь в аэропорту, горький кофе из автомата. Потом — вид из иллюминатора на пронзительно-синее Охотское море, и крошечную, одинокую точку платформы…*

Память ударила, яркая и беззвучная, как вспышка молнии. Он почти физически ощутил вкус того кофе, почувствовал вибрацию вертолета.

*«Пап, а когда ты приедешь?» — голос дочери, уже приглушенный расстоянием и годами, прозвучал так четко, будто она стояла рядом. Он сжал ракушку в кулаке, пока костяшки не побелели. Где она сейчас? Какая она? Вышла замуж? Он никогда не узнает.*

Он провел пальцем по ржавому экрану. Когда-то здесь мелькали лица, сообщения, котировки, новости. Весь шумный, суетный, безумный мир. Мир, где он был винтиком. Важным, высокооплачиваемым, но винтиком. Здесь, на этом берегу, он стал осью. Той точкой, вокруг которой начинает вращаться история.

*«Выжить и, если повезет, прокачаться», — вот его былое кредо. Он выжил. Прокачался. Теперь он — Ингорь Вещий. Архитектор. Тот, чье слово может возводить стены и менять судьбы.*

Он поднял голову и посмотрел на Гнездо. Отсюда, с реки, оно казалось уже не хаотичным скоплением домов, а организмом. Там, у частокола, виднелась знакомая фигура с красной нашивкой — Свенельд обходил пост. Дымились кузницы Булата, где теперь плавили сталь по его, Игоревым, чертежам. Где-то в окрестных селах, наверное, в эту самую минуту, «Повозка Лекаря» спасала чью-то жизнь.

Здесь были его боль, его кровь, его ученики. Его долг.

Он снова посмотрел на телефон в руке. Это был не просто кусок железа. Это был якорь. Якорь, который тянул его назад, в прошлое, в жизнь призрака. В жизнь человека, который смотрел на звезды через засветку мегаполиса и листал перед сном книжки по истории, мечтая о другом времени. Мечта сбылась. Странным, жестоким и прекрасным образом.

Он глубоко вздохнул, набрав в легкие воздуха своего мира. Воздуха, пахнущего сыростью, дымом и свободой.

*«Прощай, Игорь Стрельцов, — прозвучало внутри него, тихо и ясно. — Ты был хорошим инженером. Честным. Сильным. Ты строил объекты, которые приносили деньги. Но здесь… здесь я могу построить не просто объект. Здесь я могу построить будущее. То, что переживет меня на тысячу лет. Или рухнет, если я ошибусь. Это та цена и та честь, которые не снились тебе, там».*

Он отвёл руку и одним резким, решительным движением швырнул телефон далеко в воду. Тяжелый предмет с глухим всплеском исчез в темной, холодной глади реки. Пузыри воздуха на мгновение всколыхнули поверхность и утихли.

Никакого свечения, никакого портала в прошлое. Только волны, расходящиеся по воде, и тихий плеск о берег. Обратного пути не было. Он отрезал его сам. Окончательно и навсегда.

Он постоял еще несколько минут, глядя на воду, будто ожидая, что что-то случится. Но ничего не произошло. Только ветер стал чуть холоднее.

Когда он повернулся, чтобы идти обратно к городу, его лицо было спокойным. Ни боли, ни сожалений. Только решимость. В его глазах горел тот самый огонь, что когда-то заставлял его искать ошибки в сложных чертежах. Теперь этот огонь был направлен на чертеж целой цивилизации.

Он сделал свой выбор. Игорь Стрельцов утонул в водах Волхова. Ингорь Вещий пошел домой. Стройка только начиналась.

Эпилог

Ветер с Ильменя был уже не тем колючим норд-остом, что приносил пепел пожаров и запах тревоги. Он гулял вольготно, наполняя паруса тяжелых ладей у новой, вытянувшейся на версту верфи, трепал вымпелы на стенах цитадели и доносил до холма густой, сытный гул Города.

Да, именно Города. То, что раскинулось внизу, у слияния Волхова и ручья, уже невозможно было назвать «Гнездом». Старое имя держалось по привычке, по-домашнему, но в его очертаниях проступала иная судьба. Неприступный частокол сменили мощные деревянные стены с угловыми башнями, откуда блестели медные навершия метательных машин — неказистых, но смертоносных. Улицы, еще кривые, но уже мощенные плахами, расходились не хаотично, а лучами от новой торговой площади, где пестрели ряды не только с мехами и воском, но и с узорчатыми булатными клинками, тонким стеклом и даже диковинными овощами с огородов, разбитых по новому трехполью.

На холме, где когда-то решалась судьба первого штурма, стоял человек. Его плащ из плотной шерсти был прост и не имел княжеских нашивок. Но осанка, жесткость в плечах и глубокая сеть морщин у глаз выдавали в нем не воина, а правителя. Творца. Его звали Ингорь. Ингорь Вещий.

Он смотрел на свое творение. Не с гордостью завоевателя, а с сосредоточенным вниманием инженера, оценивающего сложный, но стабильно работающий механизм. Глаза, в которых залегла неизбывная усталость от бессонных ночей, споров с Рёриком и бесконечных расчетов, горели все тем же огнем. Огнем проекта. Самого грандиозного в его жизни.

*Вот там, у изгиба реки, — новая кузнечная слобода. Домницы пыхтят день и ночь, и Булат уже ковал не просто мечи, а первые стальные лемехи для сохи. А там, за торгом, — «Двор Ремесел», где кожевники, гончары и плотники перенимали друг у друга удачные приемы, ускоряя работу в разы. И там, у самой кромки воды, — длинные, стремительные ладьи нового образца, с усиленным килем и измененной оснасткой. «Морские волки» Хергрира ворчали, но признавали: ходкость у них была отменная.*

Шаги позади заставили его обернуться. К нему поднимался молодой, крепкий мужчина