Только вперед! - Денис Старый
А потом история с отравлением. И у меня прямо всплыл в голове образ, как Андрей Иванович Ушаков мечется и всё высматривает, когда уже начнёт помирать Анна Иоанновна. Так что нервы могли сдать очень сильно. Он же не молодой человек. Поберегся бы. Нет… Пусть не бережется.
— И даже после того, как вы сейчас оскорбляете меня своим обращением, я не хотел бы быть для вас врагом, — сказал я.
— А ты мне и не враг. Врагом может быть ровня, — выпалил Андрей Иванович.
Я ещё буквально за несколько секунд прокрутил в голове слова и решился:
— Вы знали, что государыня может быть отравлена. Знали, но молчали. Я могу доказать это.
— И тогда твою жену и Анну Леопольдовну на плаху поведут! — выкрикнул Ушаков так, что мне показалось, будто об этом сейчас может узнать весь Петербург.
— То была моя тайная задумка — как выявить самого злого крамольника и заговорщика. Вас выявить! — чуть тише, но с металлом в голосе сказал я.
— Ты? Как посмел? — прорычал Ушаков и закашлялся.
— Советовал бы вам отойти от дел. Но не последуете мудрому совету. В поместье бы съездили, отдохнули бы.
Ушаков ударил кулаком по карете. Экипаж остановился.
— Пошёл вон! — сказал он, указывая рукой на дверь.
Очень хотелось ударить этого старика. Однако нужно было держать лицо, не опускаться до мужицких замашек. Я усмехнулся, открыл дверцу и лихо спрыгнул на мостовую.
— Ну после такого… Забудьте мой совет. Убивайтесь! — сказал я.
Весь этот разговор перечёркивал мои мысли о том, что Ушаков важная фигура и что его нужно будет сохранять при любых раскладах в будущем противостоянии за престол. Теперь он мой явный враг.
Как бы я ни хотел обходить стороной какие-либо группировки, оставаясь над всеми политическими играми, видимо, время пришло более активно действовать.
И всё-таки придётся мне держаться герцога.
Выйдя из кареты, оглянулся. Мой экипаж показался скоро.
— Домой! — приказал я, подкладывая подушку под седалище.
Скоро, очень скоро, начну-таки производить кареты с рессорами. Ну не возможно же!
— Ты? Здесь? — удивился я, увидев своего кузена у себя дома.
— Я, брат, — сказал Александр Матвеевич Норов, вставая со стула.
Он поклонился мне.
— Там, у государыни сказать такое не мог. Нынче… Прости за всё, что между нами было, — сказал двоюродный брат, так и оставшись согнутым в поклоне.
Некоторое время я был в замешательстве. Во-первых, братец успел настолько насолить мне, что тут стоило бы думать о его убийстве. Во-вторых, он нарушил мою волю.
Ведь я, ведомый милосердием, здравым смыслом и, может, немного собственной алчностью, повелел ему находиться в Миассе. Можно было бы, конечно, выслушать причины, почему он каким-то образом связался с хивинцами, а теперь и вовсе прибыл в Петербург от имени хивинского хана, но всё это лишь оправдания. По факту он не там, где должен быть.
Логично было бы разозлиться на брата, обвинить его в предательстве данного слова. Но всегда ли мы поступаем логично? И всегда ли наша логика единственно верная?
Я сделал пару шагов в сторону брата и обнял его. Лукавит ли Александр Матвеевич или искренен? Ответ на этот вопрос давали слёзы, которые скатывались по бритой щеке кузена.
— Тебе нужно было побриться ещё за пару дней до приезда в Петербург, — усмехнувшись, сказал я.
Александр Матвеевич отстранился, погладил ладонью свою щёку.
— Только когда увидел в цирюльне лик свой и понял, что ты прав, — засмеялся он.
Улыбнулась и сидящая рядом Юлиана: одновременно и рыдала, и смеялась.
Александр Матвеевич выглядел очень загорелым человеком. Словно бы араб или тот же хивинец. Однако там, где у него ещё недавно была борода, кожа осталась бледной, и это очень сильно диссонировало.
— Ну и чего ты мою жену до слёз довёл? — без злобы, догадываясь о причинах рыданий жены, спросил я.
— Рассказал историю своей любви, — с явной грустью отвечал Александр Матвеевич.
Говорят, что люди не меняются. Они могут приспособиться к каким-либо условиям жизни, при этом лукавить, хитрить. Я, человек, проживший уже больше ста лет, и в прошлой жизни долгое время думал, что это правда.
Однако из каждого правила всегда случаются исключения. Я не уверен, но отчего-то очень сильно хочется, чтобы мой брат изменился в лучшую сторону. Раньше я чувствовал в нем червоточинку. Нынче же, почему-то нет. Это ощущение, не логика. Но своей чуйке я нередко доверяю больше, чем и глазам.
Надеюсь, что суровые условия пребывания в Миассе, долгие дни, может, и недели пребывания практически в одиночестве в поисках золотых жил, а потом и такая чистая и искренняя любовь — что всё это изменило Александра Матвеевича. Хотелось бы этого. Ведь он, как бы то ни было, родственник. Талантливый при этом.
Если все сложится хорошо, то фамилия Норов еще зазвучит и благодаря брату.
— Предлагаю забыть всё то плохое, что между нами было. Начнём писать нашу историю с чистого листа, — сказал я, протягивая руку для рукопожатия брату.
Может быть, я ещё чувствовал вину, что убил его отца. Да пускай, что пощадил некогда Александра Матвеевича во многом из-за того, что увидел в нём зачатки истинного учёного. Ни капли злости на Александра Матвеевича не ощущал.
Хотя и это парадокс, если в семье есть какой-то негодяй, пиявка, присосавшаяся к семейному организму, то эту тёмную овцу в стаде белоснежных овечек, как правило, любят больше всего. Все ждут изменений, все помогают. Наверное в этом суть притчи «О блудном сыне».
Надеюсь, что Александр Матвеевич Норов окончательно сменил амплуа чёрного барана. И блудный сын вернулся.
— Я переживала за тебя, — подхватилась Юля, в нетерпении выждав наше приветствие и примирение с братом.
Жена без стеснения от присутствия кузена обвила меня своими очаровательными, но, как я уже успел убедиться, сильными руками. Наверное, всю свою тактичность, светское воспитание, внутреннюю сдержанность она потратила на то, чтобы дать нам с братом примириться. Да и правильно. Нельзя же столько сдерживаться!
— Всё хорошо, за исключением, возможно, для тебя не самой радостной новости, — сказал я и сделал паузу.
Но быстро подхватился, вспомнил, что
