Он вам не Тишайший - Вадим Шведов
Да что за дурдом сегодня творится? Снова вмешиваюсь, поднимая руку.
— Довольно! Я понял трудность. Влезать в дела другого приказа без крайней нужды — нельзя. Это размывает ответственность. Григорий Григорьевич, Степан Иванович! Вот ваша задача на ближайшую неделю: сядьте вместе и составьте документ. Чётко разграничьте, где заканчиваются полномочия стрельцов и начинается работа Разбойного приказа. Пропишите порядок взаимодействия. Если стрельцы задержали преступника — в течение двух суток, пусть передают его губным старостам. Нужна силовая поддержка — Разбойный приказ запрашивает её у стрельцов. Понятно?
Оба, нехотя, кивнули. Сукин, однако, вновь берёт слово.
— Государь, есть ещё одна беда. После твоего указа об отмене крепостного права… преступность страшно выросла. Тысячи людей оказались без земли, без работы, пошли по миру. Кто-то в города подался на мануфактуры, кто-то к другим помещикам, а кто-то — в разбой. У моего приказа не хватает ни людей, ни сил. Я прошу поддержки.
— Понимаю, Степан Иванович. Порядок — основа государства. Обещаю, ты получишь дополнительных людей и средства. Подготовь бумаги для казны, — поможем.
Затем всё-таки решаю вернуться к начальной теме.
— Юрий Алексеевич, — обращаюсь к Долгорукову. — Слова Алмаза Ивановича о воеводах… Я и сам слышал о мздоимстве и злоупотреблениях. Нельзя ли ужесточить отбор на эти должности? Назначать людей более проверенных?
Глава Разрядного приказа тяжело вздохнул. Гнев его утих, сменившись усталой озабоченностью.
— Государь, ты верно увидел трудность. Но сложность — в людях. Если здесь, в этой палате, главы приказов — твои ближние люди, с детства с тобой, разделяющие твою волю, то на местах всё иначе. Воеводы — это чаще всего отставные военные из знатных семей. Выбор невелик. Их проталкивают свои же боярские группировки. Если начнём им сильно отказывать, то они просто не дадут новому воеводе работать. У них для этого хватает ресурсов и сил. И ещё вот какая трудность, — местничество. Ты его отменил на высших постах, но внизу, на местах, внутри самих приказов, оно живёт. Человек незнатный, но умный и честный, не может продвинуться ни в судах, ни в управлении, ни на службе. А кто контролирует воеводу-боярина? Другие бояре, часто его же родня. Круг замыкается.
Слушаю, и внутри всё холодеет. А ведь я наивно полагал, что решил проблему с управлением. Оказалось, ничего подобного. Косную, неповоротливую систему, пронизанную родственными связями и сословными предрассудками так просто не сломаешь. Стараясь не подавать вида, киваю.
— Благодарю за честный ответ, Юрий Алексеевич. Благодарю и тебя, Алмаз Иванович. Проблему воевод и дорог я услышал. Обещаю, мы найдём решение.
Перевожу взгляд на Милославского.
— Илья Данилович, теперь ваш отчёт. Как наши дела на Востоке?
Глава Казанского дворца, до этого сидевший в задумчивости, поднял голову. Его доклад, как всегда, был обстоятельным.
— Государь, идея с поиском полезных ископаемых и созданием новых слобод — удалась. На Урале, близ реки Тагил, нашли богатейшие залежи медной руды. Уже началась разработка. В Сибири по реке Нерче, нашли серебро. Но сложности, государь, огромные. Расстояния… Отсутствие дорог. Что-то везём по рекам, но этого мало. Нужны дороги. Хотя бы колёсные пути прямо от мест добычи к пристаням или в центральные уезды. Без этого все наши труды как вода в решете.
— Дороги будут, Илья Данилович, — твёрдо обещаю. — Мы направим ресурсы именно туда.
— Но они же запредельно затратны! — не выдержал Ртищев, до сих пор молча перебиравший свои бумаги. Его лицо было бледным, а под глазами залегли тёмные тени. — Строить пути в центре — одно. А тащить их за тысячи вёрст в Сибирь? Это разорит казну вконец!
— Фёдор Михайлович, — смотрю на главу Большого прихода понимающе. — Мы будем строить их не «в Сибирь», а конкретно к тем местам, которые уже дают нам серебро, золото и медь. Эти дороги окупятся. Они принесут нам новые богатства.
Ртищев тяжело вздохнул и опустил плечи, всем видом показывая, что с моей логикой он согласен, но вот с реальностью — нет.
— Государь… Тогда позволь и мне высказаться. Пока все здесь докладывали о своих успехах и затруднениях, я вёл подсчёты. И у меня, — его голос дрогнул, — назревают сложности, по сравнению с которыми всё остальное — детские игры. Я не просто не понимаю, как их решить. Я опасаюсь, что скоро у нас не будет денег не только на новые дороги, но и на самое насущное. На жалованье стрельцам, дьякам, на содержание армии, которая сейчас создаётся. Казна… казна пустеет на глазах. Мы на пороге полного разорения!
Все застывают. Даже привыкший ко всему Хитрово, перестаёт быть тенью и смотрит на главу финансового ведомства с нескрываемым напряжением. Долгоруков побледнел, а его скулы резко выступили вперёд.
Проклятье! Прервать выплаты армии и стрельцам — это верный путь к бунту, возможно, к свержению. Медленно выпрямляюсь на своём кресле.
— Фёдор Михайлович, — мой голос звучит тихо, но отчётливо, заглушая тяжёлое дыхание собравшихся. — Ты только что обрисовал картину, от которой кровь стынет в жилах. Но давай по порядку. У нас есть поступления? На что мы можем опереться, прежде чем говорить о разорении?
Ртищев вздрагивает, будто возвращаясь из мрачных дум. Он нервно поправляет ворот кафтана и снова погружается в свои бумаги, отыскивая нужный лист. Его голос всё ещё дрожит, но в нём уже появляются нотки деловой уверенности.
— Да, государь. Прошу прощения. Начну с хорошего, как ты и велел. Белые слободы. Решение было верным, хоть и трудным. Теперь все ремесленники и торговцы в городах платят налоги на общих основаниях. Сопротивление, конечно, было. Но стрельцы и люди Богдана Матвеевича ситуацию держат. Поступления идут, и они существенны. Это крепкая опора для казны. Без них мы бы уже давно потонули.
Фёдор Михайлович переводит дух, и на его лице проступает нечто похожее на улыбку.
— Академия наук. Государь, тут и вовсе неожиданность. Твоя идея продавать «технологии» оказалась золотым дном. Академики уже почти вышли на окупаемость. А вскоре, я уверен, начнут и зарабатывать. Это просто чудо.
В зале слышался одобрительный гул. Все понимали значение этого слова — «зарабатывать». Науку, которая всегда была лишь тратой, царь сумел превратить в источник дохода.
—
