Он вам не Тишайший - Вадим Шведов
Сердце Петра ёкнуло. Беда. Наверняка заметили. От бояр добра не жди. Угонят к себе в вотчину словно холопов (холопы в XVII веке — категория феодально-зависимого населения, по правому положению близкая к рабам; изначально не имели собственного хозяйства и исполняли различные работы в хозяйстве феодала) и прощай свободная жизнь. А может, просто решили проверить кто такие? Он бросил взгляд на товарищей по несчастью. Мишка съёжился, пытаясь стать ещё меньше. Остальные же замерли, как изваяния, потупив взгляд в землю.
Двое всадников отделяются от группы и направляют коней к кустам, у которых прижались плотники. Один — средних лет, сурового вида, с пронзительным взглядом. Его рука угрожающе лежит на эфесе сабли. Другой…Парень. Высокий, статный, с удивительно красивым, правильным лицом. Лет восемнадцати, не больше. Но в его осанке, во взгляде — не юношеская бравада, а спокойная, неоспоримая власть. Бархатный кафтан тёмно-синего цвета отливает голубым оттенком, дорогой мех опушки блестит. Сапоги тонкой выделки. Он смотрит на путников внимательно, оценивающе, без высокомерия, но и без особой теплоты.
Красивый парень легко спрыгивает с коня и подходит ближе. Его товарищ следует за ним, держась чуть сзади и в стороне. Его рука по-прежнему на сабле. Остальные всадники наблюдают издали.
— Кто такие? — Голос молодого человека звучный, чёткий, привыкший повелевать. — Куда путь держите?
Пётр делает шаг вперёд, низко кланяясь. Остальные, включая Мишку, тут же повторяют за ним.
— Милости просим, батюшка, — начинает Пётр, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Плотники мы, господин честной. Из-под Коломны. В Москву идём работы искать. В деревнях нонче… — он тяжело вздыхает, — совсем худо. Строек нету. Хлеба нету. Денег — и говорить нечего. Вот и тянемся в столицу, авось там прокормимся ремеслом своим.
На лице молодого человека мелькает тень. Что-то похожее на неудовольствие, досаду. Брови чуть сдвигаются. Но это лишь на мгновение. Он быстро берёт себя в руки, и его лицо вновь становится спокойным, непроницаемым. Парень кивает, как бы про себя.
— В Москву… — повторяет он задумчиво. Потом смотрит прямо на Петра. — Ситуация сия…нехороша. Понимаю. Постараюсь исправить.
Слова звучат твёрдо, с уверенностью человека, знающего, что его воля — закон. Пётр осмеливается поднять глаза.
— Батюшка…А кто вы будете, коли не в укор? — спрашивает он робко.
Молодой человек смотрит на него, и в его глазах появляется что-то новое — не то вызов, не то удивление, что его не узнали. Он выпрямляется ещё больше.
— Я — Алексей Михайлович, — говорит юноша просто, без пафоса, но так, что слова падают, как камни. — Царь.
Тишина. Кажется, даже ветер перестал шуметь в листве. Пётр чувствует, как ноги подкашиваются. Он падает на колени рядом с остальными, которые уже лежат ниц дрожа. Низенький плотник что-то всхлипывает. Мишка замер не дыша. Царь! Сам государь! И они вот так, в пыли, перед ним…
— Встаньте, — приказывает Алексей Михайлович. Голос его теперь звучит чуть мягче. — Не к лицу работным людям так унижаться.
Плотники с трудом поднимаются, отряхивая колени, не смея поднять глаз выше царских сапог.
— Когда в Москву придёте, — продолжает царь, — идите прямо в Кремль. К Спасским воротам. Скажите страже, что вас ждёт государь Алексей Михайлович и он вас велел пропустить. Поняли?
— П-поняли, государь… — глухо отзывается Пётр, снова кланяясь.
— Мне надобно будет с вами поговорить, — добавляет царь. — О положении дел в уездах. О нуждах. И…работу дам. Хорошие руки, мастеровитые — в столице нужны, да и дворцу плотники требуются постоянно.
Государь делает едва заметный знак рукой. Его суровый путник достаёт из-за пазухи небольшой кожаный кошель и протягивает Петру. Тот берёт его дрожащими руками.
— На дорогу, — коротко говорит Алексей Михайлович. — Чтобы до Москвы дошли без нужды.
Пётр снова хочет упасть на колени, но царь останавливает его жестом.
— И ещё… — Голос Алексея Михайловича вдруг теряет царственную твёрдость. В нём слышится искренняя, глубокая печаль. Он отводит взгляд, смотря куда-то вдаль, за деревья. — Помяните в молитвах…помяните матушку мою, государыню Евдокию Лукьяновну. Об упокоении души её. Отошла к Господу… — он делает паузу, собираясь с силами, — отошла к Господу вслед за родителем моим, государем Михаилом Фёдоровичем спустя три недели. Печали не вынесло сердце материнское…
В глазах молодого царя неподдельная боль. Плотники, тронутые до глубины души, крестятся.
— Помянем, государь! Обязательно помянем! — говорит Пётр, и другие хором поддакивают. — Царствие ей Небесное…
— Спасибо, — тихо отвечает Алексей Михайлович. Он снова смотрит на них, и печаль понемногу сменяется прежней сосредоточенностью. — Не забудьте. К Спасским воротам. Скажите — царь ждёт.
— Не забудем, батюшка — государь! — хором отвечают плотники, кланяясь в пояс.
Царь кивает, поворачивается и легко вскакивает в седло. Его спутник мгновенно следует за ним. Ещё один короткий приказ — и вся группа всадников, кроме ушедших вперёд рейтаров, резко трогается с места. Копыта вновь взбивают пыль. Через мгновение они исчезают за поворотом так же быстро, как и появились, лишь гул удаляющегося топота ещё долго висит в воздухе.
Плотники стоят как вкопанные. Пыль медленно оседает. В руке Петра тяжело лежит кошель. Мишка сморит вслед исчезнувшим всадникам, и его рот всё ещё открыт от изумления. Остальные переглядываются, не веря случившемуся.
— Государь… — наконец выдыхает низенький плотник, Пафнутий. — Сам государь…И монет дал…И работу обещал…
— Во дворец звать велел…— добавляет Фёдор, крестясь. — Спасские ворота…Господи помилуй…
Мишка молчит. Весь его прежний бунт, обида, нежелание — всё это смялось, ушло куда-то глубоко, вытесненное потрясением от встречи. Он видел царя! Говорил с ним! Нет, не говорил…но царь говорил с ними!
Пётр медленно развязывает кошель. Внутри — горсть серебряных копеек. Не богатство, но на дорогу в Москву более чем достаточно. Он завязывает кошель и крепко зажимает его в кулаке. Его взгляд, полный глубокой думы, устремлён туда, где скрылись всадники. Лицо его сосредоточенно.
— Царь… — говорит он наконец, очень тихо, но так, что все оборачиваются к нему. — Царь у нас, братцы… Непростой. Чувствую я это.
Он обводит взглядом своих товарищей, его глаза горят каким-то внутренним светом.
— Чувствую нутром…Россию ждут перемены. Большие перемены…
Глава 2
Венчание на царство
