Деньги не пахнут 3 - Константин Владимирович Ежов
Щелчок мыши, папка открылась – и горло предательски пересохло. Внутри вспыхнул азарт: если удастся разоблачить эту махину, то десять миллиардов долларов могут буквально обрушиться мне в руки.
Сложности не пугали. Устройство "Ньютон", их флагманский продукт, обещало невозможное: сотни диагнозов – всего из одной капли крови. Чудо-машина, о которой трубили все СМИ. Но всё нутро кричало: "Это обман". Подобных технологий в реальности не существовало. Значит, где-то должна быть щель, мелкая трещина в глянцевой оболочке. Оставалось найти её.
Ночи слились в одно бесконечное бдение: один день, второй, третий…. Страницы файлов шуршали под пальцами, словно листы старой библиотеки; глаза горели от усталости, но охотничий азарт подталкивал вперёд.
А затем – разочарование. Экран сиял сухими цифрами, а внутри холодело. Вся "техническая база" оказалась построена на двух столпах.
Первый – партнёрства. "Семь лет мы сотрудничаем с десятью из пятнадцати крупнейших фармацевтических корпораций", – утверждали документы. И это была правда. С 2006 года "Теранос" действительно вёл совместные проекты: их устройство выдавалось участникам клинических испытаний.
Пациент дома прокалывал палец, капля падала в прозрачный контейнер "Ньютона". Мгновение – и результаты уже у врача. Тот сверял показатели, вовремя корректировал дозы, предотвращал побочные эффекты, которые в иных условиях могли бы стать смертельными.
Идея выглядела безупречно. Почти как музыка будущего медицины. Только вот сама мелодия никогда не могла прозвучать в реальности. Потому что технологии, на которой всё это должно держаться, попросту не существовало.
Документы, представленные "Теранос" в качестве доказательств сотрудничества с фармацевтическими гигантами, выглядели внушительно лишь на первый взгляд. Бумаги сухо фиксировали лишь сам факт начала работы, словно парадные фотографии на свадьбе без единого кадра из семейной жизни после. Ни слова о результатах, ни строки о том, чем всё завершилось.
Сквозь строки проступала очевидная догадка: партнёры наверняка быстро поняли, с чем имеют дело, и один за другим отступили, прикрыв проект молчанием. Но догадки – не аргумент. Чтобы доказать обман, нужны были факты, а факты упорно прятались в недоступных архивах.
Один из собеседников на прямой вопрос лишь развёл руками:
– Данные по сотрудничеству с "Теранос" у нас не подтверждены.
– Значит, его вовсе не существовало? – прозвучало уточнение.
– Не совсем так. Вы говорите о документах 2006 года? Если проект тогда свернули, то через три года материалы ушли в холодное хранилище. Возможно, они там. Холодное хранилище – цифровое кладбище, где миллионы забытых файлов ждут, пока их окончательно не поглотит тьма серверов.
– Иными словами, проект провалился?
– Да, но провал не всегда говорит о несостоятельности технологии. Причины бывают разные.
Получить доступ к архиву оказалось невозможно: в документах речь шла о закрытых наработках, подпадающих под охрану корпоративной тайны. Даже инвесторы "Теранос" не имели права заглянуть туда напрямую. Дверь оказалась наглухо заперта.
Пришлось искать новый след.
Вторым "доказательством" компании оказалась ссылка на исследование, проведённое в альма-матер – медицинской школе при Университете Джонса Хопкинса. В отчёте значилось: "В 2010 году компания предоставила собственные данные для оценки перспективности технологии". Ниже шли фамилии пяти профессоров.
Попытки дозвониться до них ни к чему не привели. Секретари вежливо обещали передать контакт, но трубки так и оставались немыми. Оставалась единственная возможность – личная встреча. Но вырваться в Балтимор в рабочие часы "Голдмана" было невозможно.
На помощь пришли старшие коллеги по университету, ещё работавшие в госпитале Хопкинса. Один из них, человек любопытный и не лишённый упрямства, сумел найти профессора токсикологии и уговорил его поговорить.
Встреча оказалась плодотворной. Учёный прекрасно помнил визит "Теранос":
– Подход был интересный. Данные выглядели многообещающе.
– И всё же… технология могла быть реализуема?
– Сложно сказать. Мне показали только материалы, составленные самой компанией. Для реальной оценки нужны независимые эксперименты. Я просил прислать устройство для сравнительных испытаний, но они всё откладывали, а потом связь оборвалась.
Разговор закончился ничем.
Когда профессор узнал, что его имя уже используют в рекламных материалах "Теранос", лицо его потемнело. На следующий день пришёл документ – копия отчёта, составленного университетом. Там, среди сухих формулировок, чёрным по белому значилось: "Оценка выполнена исключительно на основе предоставленных компанией данных. Университет не проводил независимой проверки технологии".
А внизу второй страницы красовалась недвусмысленная приписка: "Настоящий отчёт не должен рассматриваться как одобрение продукта или услуги Медицинской школой Университета Джонса Хопкинса". И всё же "Теранос" вырвал из этого текста одно-единственное выражение – "высокий потенциал инновационности" – и выставил его как знак одобрения ведущего университета.
Картина складывалась тревожная: отказ от независимых испытаний, избирательные цитаты, манипуляции словами. Всё это выглядело как откровенная подмена. И хотя в руках оказался весомый кусок мозаики, ощущение оставалось странным – словно тень всё ещё закрывала главную часть рисунка.
Что же в этой истории вызывало такое беспокойство? Слишком уж небрежно всё выглядело. Обман был не из тех, что плетут опытные мошенники: ни тонкой подделки отчётов, ни подкупа исследовательских центров, ни хитроумных искажений цифр. Всё походило на наспех сработанную детскую проделку, заметную при первом внимательном взгляде.
Разве можно было обвести вокруг пальца весь мир столь топорным способом? Сомнение только усиливалось. Каким образом "Теранос" удалось взлететь до оценки в десять миллиардов долларов, имея за спиной такие шаткие доказательства? Где-то скрывался иной, настоящий ключ к разгадке.
Мысль мелькнула внезапно: "Рэймонд ведь не мог этого не понимать…" Человек, с которым довелось встретиться раньше, глупцом не был. Не мог он поверить в сказку, опираясь лишь на сомнительные бумаги. Значит, оставалось одно – разговор лицом к лицу.
Письмо с тщательно подобранными словами отправилось Рэймонду. Ответ не заставил ждать: "Завтра буду в 'Голдмане'. Ужин устроит?"
На следующий вечер ресторан неподалёку от башни "Голдмана" оказался местом встречи. Сквозь мягкий гул голосов, звон бокалов и запах поджаренного мяса за соседними столами Рэймонд, едва сделав заказ, положил смартфон на белоснежную скатерть. Металлический корпус холодно блеснул в свете лампы.
– Разрешите записывать беседу? – прозвучало его спокойное, но твёрдое заявление. – Такой принцип: все официальные встречи фиксируются.
Фраза заставила уголки губ дрогнуть, хотя наружу это не вырвалось. Слишком уж прямолинейно для юриста: кто станет откровенничать, если с первых секунд перед ним включают запись? Очевидно, собеседник полагал, будто перед ним лёгкая добыча.
Ответ прозвучал с такой же сдержанной улыбкой:
– Тогда придётся включить запись и с моей стороны.
На лбу Рэймонда лёгкая складка обозначила недовольство. Но вежливое объяснение развеяло паузу:
– Видите ли, у вас останется точная запись моих слов, а у
