Петр Третий. Огнем и Мечом - Владимир Викторович Бабкин

— Пауль, вернись к нам. Чай остынет.

Сын вздохнул.

— Прости, мам. Замечтался что-то.

Кивок.

— Я заметила.

Уверен, что Лина думает о том же самом, что и я. Пора думать о будущем. Катерина уже помолвлена с Барятинским. Лиза и Наташа тоже крутят головами, прицениваясь к возможным женихам. А Паша пока шалопай. Всё в войнушки и историю залипает, как выразились бы мои внуки и правнуки из будущего. Нужна хорошая девочка. Старого благородного рода. Православная, лучше бы и вовсе русская. Ищем. Подбираем. Но, уверен, что вопрос разрешится сам собой.

Императрица отпила чай и вернула разговор в, прерванное появлением Катиной попки, русло.

— Так что будем делать, Августейшие? Вопрос серьезный.

Следую её примеру. В смысле — отпиваю чай. Качаю головой:

— Лина, нам просто негде брать врачей и вообще медицинский персонал. Мы строим больницы и госпитали быстрее, чем можем готовить врачей и сестёр милосердия. В Европе мы выгребли почти всех, кого было возможно.

— Петер, мы не сможем нарастить население так, как планировали. В течение первого года умирает каждый пятый младенец. В деревнях почти нет медицины. Да и в городах не особо есть. Твой замысел обязать помещиков за свой счёт обучать фельдшеров из отставных солдат ни на что не опирается. Помещики отчитаются о том, что нашли и наняли. Пойди проверь. Сам знаешь статистику — примерно четверть своих крепостных помещики утаивают от переписи, чтоб меньше платить податей. С фельдшерами вообще ерунда получится. И считать они будут таких лекарей своими крепостными или должниками. В лучшем случае, надел дадут, да скотину какую, чтоб совсем с голода не помер, обученный-то. Да и много ли тех отставников будет? Вся медицина в деревнях — это знахарки и бабки повивальные. Потому и умирает каждый пятый младенец.

Пожимаю плечами.

— Лучше так, чем никак. Народная медицина хоть как-то работает.

Каролина поморщилась.

— Напомню, согласно переписи населения 1759 года в Империи примерно 20 миллионов человек. Цифра, как ты понимаешь, условная. Если верить нашим прикидкам, то, по факту, где-то миллиона двадцать четыре реально. Плюс-минус миллион. Это с учётом утаек помещиками численности своих крепостных. Это очень мало для такого масштаба страны. По данным, которые у нас имеют место быть, в среднем одна детородная женщина рожает 8–10 детей. Младенческая смертность и смертность с года до совершеннолетия отнимает от этой цифры чуть меньше половины.

Киваю.

— Да, но пять-шесть детей доживают до совершеннолетия.

Глаза Императрицы сузились.

— Ты в чём меня пытаешься убедить?

Отпиваю чай.

— Ни в чём. Мы просто не успеваем обучить и взрастить требуемое количество фельдшеров. Они вдруг не появляются. Тем более в глубинке. В деревнях.

— Твоя идея с фельдшерами, силами помещиков, ошибочна!

— Аргументируй.

— Солдат твоих будет, что капля в море. Может кто из офицеров и обучит перед отставкой своего ординарца. Просвещённые же помещики, кто поприличнее, выгребут у нас всех фельдшеров! В наших больницах некому работать и так, а ты хочешь, чтобы длинным рублём переманили по поместьям последних!

— Предлагай.

Лина вздохнула. Здесь рабочее совещание, а не банальный семейный скандал. Нужно дело делать, а не оставлять последнее слово за собой. Сдать назад не постыдно. Тем более что нас только трое здесь.

— Я не знаю. Просто руки опускаются.

— По крайней мере мы честны перед собой.

— Ну, давай хотя бы расширим курсы акушерок и сестёр милосердия. Они лучше, чем знахарки.

— Нет, милая. Далеко не всегда. Это комплексный вопрос. Плохо обученные барышни часто хуже стареньких знахарок, знания которых передаются из поколения в поколение. Если бы народная медицина не работала, знахарок давно бы извели.

Павел подал голос, с усмешкой, спросив:

— На костре бы сожгли?

— Нет, в деревне таким изыском не страдают. Камень на шею и в реку. И никто ничего не видел. Дознаватель, если он и будет, не найдёт ничего и никого.

— Логично.

— А раз бабки живы, значит — работает.

Лина хмыкнула:

— Ага. Умирают у них не все пациенты. Некоторым везёт выжить после их ворожб и приговоров. Ладно, мы не об этом. В Европе точно всех мы смогли выгрести?

— Сама знаешь. Из Европки к нам, в варварскую Московию, соглашаются ехать только за очень дорого и только на чистые места. В университет, в институт, в училище какое, в больницу крупную в губернском центре. В деревню ехать они не хотят.

— А студиозусы?

— Эти шалопаи?

— Ты сам таким был!

Павел усмехнулся, но, промолчал, не желая вмешиваться в рабочую пикировку родителей. Ну, и молодец.

Парирую:

— А что «студиозусы»? В большинстве своём они такого налечат, что лучше было бы дать больному умереть спокойно. Да и учатся они. Нет у них диплома.

— Дипломы Петербурга в Европе признали.

— И?

— Пусть переводятся Санкт-Петербург. Мы доучим. У нас останутся.

— Забесплатно?

— Доучим? Нет, конечно. Оплатим их переезд и подъемные. И хорошие стипендии дадим сверху. И комнату оплатим. И гарантированную службу после. Чтоб на хлеб с маслом хватало. Захотят уехать из России — пусть выплачивают назад в казну все расходы на них. У тебя есть другие идеи?

— Да, нет, идея, в целом, рабочая. Только и студиозусов в Европе не так много. А уж согласится переехать в Россию далеко не каждый. Но, даже для них, в наших пяти университетах не хватит мест! Мы фельдшеров-то в достатке подготовить не можем.

— Понимаю я, — устало поправляет очки Лина, — но, тяжело смотреть, как дети умирают. И на сирот… Я езжу. Я вижу…

Лина отворачивается, сдерживая слёзы.

Я кладу ладонь на её. Она отстраняется.

Всё она понимает. Война. Отсутствие кадров и средств. Но, тем тяжелее, что, глядя на людское горе, ты ничего не можешь сделать при всей своей власти.

Может я много, уезжая на войну, переложил на неё? Она семижильная, но…

— Пап, мам, — подаёт голос Павел, — может с другой стороны подойдём?

Выдох Лины.

— Говори, сын.

Мы с женой смотрим на него.

— Всего мы разом если не обоймём, то отчего бы нам к самому важному большИе силы не приложить? Вы же меня сами учили что половина болезней от грязных рук и невежества. Расширим профилактику.

Тема хороша. Как минимум, нужно выводить Каролину из настроения «всё пропало».

— И как же ты предлагаешь народ учить? — спрашиваю сына. — Учителей ведь нет лишних.

— Пусть в народ идут, — улыбается Павел, — пусть те же профессора, да и студенты во время каникул по губерниям проедут, расскажут,