В гнезде "Пересмешника" - Артём Март
— Другой? — спросил я.
— Новый начальник заставы пришёл, — грустно сказал Алим. — Молодой лейтенант по фамилии Березняк. Наша застава у него вторая. До того на какой-то другой замбоем был. А вот выдали ему новую.
— Ещё один?
— Угу… Прежний не прижился. Быстро перевёлся. Тяжело там, на Шамабаде.
— А что с новым?
— Сложный этот Березняк, хороший командир. Ответственный. Но сложный, не как Таран, — сказал Алим. — Сначала поссорился с ним Вакулин, потом Черепанов, а следом и Пуганьков. Да и… И как-то разбежались все. Перевелись кто-куда. Потом много кто из наших ребят рапорт в Афганистан написал. Ну и я тоже. Попал вот сюда.
— Граница тут не близко, — сказал я. — Не жалеешь?
— Шамабад, — Алим вздохнул. — Другой стал. Люди там теперь другие, и Шамабад тоже другой. Не наш.
— Шамабад — это люди, — согласился я, покивав. — Наш Шамабад мы с собой унесли. Сюда, в Афганистан. Теперь пусть застава будет домом другим парням.
— Пусть, — грустно сказал Алим и отпил чая.
— Кто-нибудь из наших с тобой тут служит?
Алим не ответил. Лишь поджал губы и отрицательно покачал головой.
Тогда и я тоже ничего ему не сказал.
Некоторое время сидели молча. Слушали, как в ущельях шумит ветер, как лижет он горные скалы и равнинные холмы.
— А ты чего здесь? — спросил Алим. — Ты ж теперь замкомвзвода. Тебе на часах стоять не положено.
— Не положено, — согласился я.
— Тогда чего ты тут?
— Смотрю, куда нам завтра путь держать, Алим.
— Путь будет сложный, — Алим посерьёзнел. Лицо его ожесточилось. — Но ночь тоже непростой.
— Душманы? — догадался я.
— Они самые. Нас не трогают. Когда-никогда лениво постреляют и всё тут. Знают, что мы крепко держим окрестности в руках. Что наши снайперы стреляют метко. А ещё — что мы дальше не пойдём. А вы — другое дело.
— Колонна бронемашин, — согласился я, — лакомый кусочек для духов. По нам сразу видать, что что-то шурави тут затеяли. Кто бы там ни сидел…
Я указал подбородком вдаль, в Темняк.
— Кто бы там ни сидел, он уже знает про то, что советские войска проявляют в ущелье странную, нетипичную активность.
— Потому и ожидаем мы, что ночью может быть бой. Или обстрел, — вздохнул Алим.
— Сдюжим, — сказал я.
— Сдюжим, — согласился Алим.
Снова посидели молча.
— Ну ладно. Пойду я, — сказал Алим. — У меня свой пост есть. Там, Уваров, небось, уже окоченел. Надо бы его…
Алим осекся. Уставился куда-то вдаль, в непроглядную черноту «Темняка».
Я не стал звать Алима. Сориентировался быстро. Понял — он что-то заметил.
Алим медленно поставил кружку на землю. Так же медленно потянулся к своей СВД.
Я уже понимал, что именно он видит.
Метрах в двухсот-трехсот от нас, между скал, у границ «Темняка», показалась едва заметная, но всё же совершенно явная для внимательного, натренированного глаза, чёрная фигура неизвестного человека.
Глава 20
— Ты видишь его? Вон там? — тихим, напряженным голосом спросил Канджиев.
— Вижу, — ответил я. — И что-то мне подсказывает, он нас тоже.
Канджиев поднял винтовку. Медленно, не спуская взгляда с неизвестного, зашел за камень, у которого мы сидели. Примостил СВД на его вершине.
— Ты знаешь, кто это такой? — спросил Канджиев, припадая к прицелу.
— Да. Стаканов мне рассказывал.
Я наблюдал за неизвестным. Боковым зрением видел, что Канджиев готовится стрелять. Потом услышал лязг перезаряжаемого затвора винтовки.
— Я не верю, что это Джинн, — сказал Канджиев. — Он…
Алим осекся, потому что со спины меня окликнули:
— Саня! — позвал вдруг Пчеловеев, спустившийся к нам с возвышенности, на которой стояла «Вертушка». — А ты где тут?
Алим на миг оторвался от прицела, чтобы посмотреть, кто к нам подобрался.
— Тихо… — прошипел я Пчеловееву, стараясь держать неизвестного в поле зрения.
Тень казалась и вовсе не живой. Да, она имела явные человеческие пропорции и очертания, но совершенно не двигалась. Сложно было сказать наверняка, но с такого расстояния казалось, что даже ветер, неутихающий на вершинах, никак не действует на незнакомца.
— Чего⁈ — удивился Пчеловеев, не расслышав моих слов. — Тебя Муха потерял!
— Тихо говорю, — на миг обернулся я.
Пчеловеев под моим взглядом просто остолбенел. Лицо его сделалось растерянным и еще более удивленным.
— Ушел, — холодно сообщил Алим, снова оторвавшись от прицела.
Я поискал загадочную тень взглядом. Сначала казалось, она просто слилась с местностью или темнотой. Но спустя мгновение мне стало ясно — ее и правда нет.
— Чего? — снова спросил Пчеловеев, — кто ушел?
Мы с Алимом не ответили пограничнику. Только переглянулись.
— Парни, вы чего? — Пчеловеев взглянул сначала на меня, потом на Алима. — Привидение, что ли, увидели?
— Мне казалось, ты не очень-то веришь во всю эту муть, — поморщился Муха.
В землянке, обустроенной предельно грубо и больше походившей на хижину, не было никакой мебели. Потому старший лейтенант уселся на деревянный, перевернутый кверху дном ящик.
— Сам же доказывал Стаканову, что нет тут ничего… Тьфу ты… Сверхъестественного… — добавил командир взвода.
В землянке было темно. Ни огня, ни осветительных приборов местный дозор не использовал. Даже в темноте. Пограничники ограничивались только двумя приборами ночного видения и парой громоздких ночных прицелов на все отделение.
Канджиев, сидевший у земляной, усиленной ободранными бревнами стенки, посильнее закутался в свою плащ-палатку.
— Я и не говорю, что тут было что-то сверхъестественное, командир, — покачал я головой. — Но факт остается фактом. За нами кто-то наблюдал. И описание этого кого-то младший лейтенант Бульбашов описал нам довольно точно.
Муха задумался.
— Может, действительно душманский снайпер? Или корректировщик?
— Слишком странное поведение для корректировщика, — покачал я головой.
— Душманы так не ходят по горам, — покачал головой Алим. — Они ходят тихо, незаметно. Если не знаешь, как они ходят — их тяжело заметить. А этот…
Алим вдруг замолчал и сделал вид, будто бы прислушался. Поднял взгляд к проложенному
