Товарищи ученые - Петр Алмазный

Но Аэлита вмиг опрокинула эти ходы, вскричав:

— Нет! Я к папе! Где он⁈ Я тут не останусь! Где папа? Я к нему!

Голосила она бессвязно, но оторванно, чем начальника убедила. Вернее, жизненный опыт подсказывал ему, что с вошедшей в раж женщиной спорить бесполезно. Тут надо либо в пятак пробивать, либо уступать. Первое в данном случае невозможно, поэтому босс решил уступить, понимая встрепанные дочерние чувства.

— Ладно, гражданка Кондратьева, поехали. Только сидеть в машине, даже не высовываться! Ясно?

Гражданка Кондратьева кивнула. И тут встрял я:

— Я тоже! Не оставлю ее.

— О! А ты здесь кто? Зятек уже, что ли? Зять хочет взять?

— Неважно, — упрямо сказал я. — Поеду.

И здесь меня внезапно поддержал умудренный жизнью лейтенант Иваныч:

— Борис Борисыч! Да пусть едут. Что я, один эти два чувырла тряпочные не укараулю? Да они у меня и пикнуть побоятся!

— Иваныч, вот только твоих советов мне и не хватало! Титулярный советник, м-мать… — особист с усилием оборвал фразу. — Ладно, черт с вами! Кондратьева, вы как собрались ехать? С голой задницей?

— Что за лексикон проснулся, товарищи офицеры⁈ — строптиво заворчала Аэлита. Вновь вдруг из нее полез филолог.

— На войне, как на войне! — огрызнулся Пашутин. — Ну, чего стоим в трусах, Скворцов? Пинкертон хренов… Минута на сборы!

Мы метнулись в спальню.

— Папа, папа… — причитала Аэлита. — Только б жив был! Господи!

— Нормально! Все нормально будет, — твердил я.

Уложились секунд в пятьдесят.

— Вперед! — скомандовал Пашутин. — Иваныч, бдительность!

— Не учите воевать, лучше на поллитра дайте — был ответ.

Лейтенант был тот еще юморист.

УАЗ военных был припаркован в сторонке — сюда они подкрадывались тихим сапом. Мы добежали до машины, набились в нее, Волчков за руль — и понеслись, стиснувшись, как шпроты в банке.

В пути офицеры-прапорщики рассуждали о плане поимки Рыбина. У Пашутина имелся ПМ, у прочих автоматы АКС-74. Вроде бы огневое преимущество подавляющее. Но это с одной стороны.

А с другой — ночь, темень, сад. Это все факты против.

Завхоз проживал в таком же коттедже, что и Кондратьев. Один. Давно вдовец. И в этих условиях, разумеется, мог бы нанести урон атакующим. Конечно, в конце концов он был бы нейтрализован, однако и словить пулю из ТТ не хотелось никому.

Впрочем, что же поделать! Все люди служивые, все сознавали, что риск, в том числе смертельный — часть профессии и судьбы, которую они сами себе выбрали. И никто из них не струсил, не уклонился от этой своей судьбы.

Впрочем, что можно толком решить за пять минут пути от коттеджа до коттеджа? Да ничего. Ничего не решили, кроме того, что действовать по обстановке. Вышибить дверь, ворваться в дом, а там видно будет.

Поэтому, когда приостановились метрах в пятидесяти от дома Рыбина, заранее выключив фары, настроение у всех было решительное, но немного нервное.

— Так, — велел Пашутин, — Скворцов, Кондратьева, в машине остаетесь. Никуда из нее ни на шаг! Пока не позовем. Ясно?

— Конечно, — сказал я.

— Тогда еще раз: сидим, как приклеенные, ни шагу без нашей команды! Скворцов, машину водить умеешь?

— Да. Права есть. Категория «Б».

— Орел! Василь Сергеич, дай ему ключ на всякий случай. Остальные — вперед!

И они пошли вперед, крадучись цепочкой вдоль забора, поросшего вишней, смородиной, сиренью и рябиной — и растворились во тьме.

Пришла тишина. Мне казалось, я слышу, как стучит мое сердце.

— Папа… — заныла Аэлита.

— Тихо! — цыкнул я. Вышло грубовато, но эффективно. Заткнулась. Ночная тишина почудилась какой-то совершенно немыслимой, абсолютной.

Да ведь и час какой — самая глубина ночи перед третьими петухами. По народным поверьям самое зловещее время.

И вдруг темное безмолвие взорвалось гулким ударом, криком:

— Стой! — и гулко хлопнул выстрел.

— Папа! — взвизгнула Аэлита.

Я промешкал секунду, не успев ее удержать. Она стрелой вылетела из машины.

Я глазом не успел моргнуть — а она уже неслась вдоль забора.

— Стой! — я чуть не захлебнулся. — Стой! Куда⁈

И выскочил в другую, левую дверь.

В этом маневре я потерял секунды две. Но быстро настиг беглянку — скороход из нее был, прямо скажем, никакой.

— Аэлита, постой!

— Папа!

По ходу бега и выкриков я стремительно соображал. Единственный выстрел продолжения не имел. Значит?.. Значит, все кончилось.

Чем⁈

Глава 20

— Постой! — я бесцеремонно оттолкнул Аэлиту, первым вбежав на территорию участка.

Здесь над распахнутой входной дверью светила лампочка в плафоне, создавая странноватую освещенную зону, которую обступала тьма. И в эту зону света, то есть на крыльцо, из дома вышел прапорщик с автоматом.

Я не знал, как его зовут.

— А вы чего тут? — недовольно сказал он нам. — Сказано же было: сидеть в машине!

Я виновато развел руками:

— Да вот, не удержал. Дочка ринулась отца выручать, как только выстрел услышала. Как здесь удержишь!

Прапор усмехнулся. Закинул автомат за спину, простучал сапогами по крыльцу:

— Жив-здоров папаша ваш. В подполе был заперт, это верно. Уже вылезает.

— Папа! Папочка! — Аэлита ринулась в дом, прапорщик попытался было удержать ее, да куда там! Махнул рукой:

— Экая бестия, а? — но прозвучало это одобрительно.

— А Рыбин что?

— А этот не очень жив, — прапор умел в черный юмор. — И даже совсем не жив.

— Застрелился, что ли?

Тот кивнул:

— Да. Видать, понял, что дело швах и бахнул себе в башку. Избавил суд от лишних забот.

— И уголовно-исполнительную систему…

— А вот тут еще бабушка надвое сказала. По его делишкам-то наверняка бы вышка корячилась. Так что в суде бы все и закончилось.

Но тут из дома донесся девичий вопль восторга и знакомое счастливое бормотание:

— Аэлитка, дочка… Ты-то как здесь⁈

Ответа я не услышал, да и не надо. Все ясно. То хорошо, что хорошо кончается!

На крыльцо вышел Пашутин. Почти один в один произнес то, что я подумал:

— Ну что? Хорошо смеется тот, кто смеется крайним…

Но тут же добавил:

— А до края-то еще добраться надо!

Странноватое заявление.

Тут он взглянул на меня насмешливо:

— Что, зятек? С тестем-то обниматься будешь?

— Положим, пока еще не зять, —