Меч Тамерлана - Роман Валерьевич Злотников

Вновь глубоко вздохнул казак, наслаждаясь сладостью степного воздуха, да подцепил ножом кусок сайгака, запеченного на углях, и с удовольствием вцепился зубами в жестковатое, но ароматное, дымное мясо. Хорошо! И вид к тому же отличный…

С Лысой горы – это очень древний курган. Может, скифский, а может, и половецкий… Но это единственная высота в округе, и степь с нее просматривается на многие версты. Хорошо заметен с Лысой горы и древний Муравский шлях, коим татары повадились ходить на Русь из Крыма. Тот же темник Мамай вел по сей сакме многочисленную ордыскую рать… Венчает же насыпной холм половецкая каменная «баба», вот подле нее и улеглась на ночь казачья сторожа из десяти донцов.

Подле нее заложили казаки сигнальный костер…

Светает. Вот уже и большая часть неба посерела, оттеснив густую ночную тьму на закат; на восходе же небесный свод озарился багряным пурпуром зарождающегося солнца. Красиво – да, очень красиво! Но казаку почему-то вдруг подумалось, что каким-то кровавым оттенком отдает нынче заря…

Ветер поменял направление – подул в спину, со стороны Елецкой земли. А мгновение спустя вдруг встревоженно заржала кобылица Беляна, словно что-то почуяв… Лошадь принадлежит Стогневу, голове казачьей заставы, и чуйка у нее будь здоров, волка за версту узнает! Тотчас вскинулся расслабленный до того казак, несущий ночную сторожу, принялся спешно натягивать тетиву на тугой составной лук, а уж следом за Беляной тревожно зафыркали и оставшиеся кони донцов.

Неужто какой матерый волчара крадется к лошадям с подветренной стороны?! Так ведь не слышно же было воя ночью, даже в отдалении не слышно…

Закончив с тетивой и подхватив колчан с земли, Гаврило напряженно крикнул, следуя к половецкой «бабе»:

– Вставайте, браты! Лошади серых почуяли!

Заворочались казачки, закряхтели со сна, а Гаврило уже поравнялся с каменным изваянием… Да ахнул от изумления! Никакие это не волки – татары ночью курган обошли да, спешившись, теперь наверх ползут!

Скрытые покровом ночной тьмы, опытные степные охотники подбирались к вершине кургана с подветренной стороны, чтобы лошади запаха чужаков не почуяли… И как только угадали, что на кургане казачья сторожа дозор несет? Ведь донцы разводили костры для еды в парных, связанных промеж собой ямках, чтобы не выдать себя ночью искоркой огня или дымом днем… Выходит, спасли сторожу верные лошади, вовремя упредив об опасности! Да ветер с родной стороны крепко помог…

– Враг!

В двух вершках от Гаврилы свистнула татарская стрела, едва не щекотнув казака вороньим опереньем! Да вовремя дернулся назад ратник, заметив смазанное движение в стороне и одновременно с тем почуяв смертный холодок, обдавший спину… Дернулся, уже наложив собственный срезень на тетиву, и тотчас выстрелил в ближнего ворога, вскарабкавшегося на вершину кургана! Татарину не хватило краткого мгновения восстановить равновесие и поднять к груди плетеный щит-калкан, но казацкая стрела уже ударила ордынца в грудь, опрокинув назад…

– Бей!!!

– Ал-ла-а-а!

Бросилась навстречу ворогу проснувшаяся сторожа, а степняки ответили множащимся по крутым скатам кургана боевым кличем. Как видно, много татар, куда больше дозорного десятка! Засвистели стрелы с обеих сторон, разя противников едва ли не в упор; рухнули наземь три ордынца, сбитые срезнями донцов, но осел на колени, жутко хрипя, и товарищ Гаврилы, Игнат. Хрипит казак, потому как срезень поразил его точно в грудь…

– Бей!

Отбросив в сторону бесполезный в ближнем бою лук, Гаврила выхватил из ножен легкую, верткую саблю. Собственный щит так и остался у костра… Первый вражеский удар казак принял, воздев клинок над головой, но одновременно с тем донец шагнул влево… Скользящим блоком Гаврила стряхнул татарскую сабельку в сторону да лихо рубанул на противоходе, целя в голову ордынца.

С потягом рубанул, развернув корпус и разогнав собственный удар!

Болью отозвался он в кисти, как только острие клинка врубилось в глазницу отчаянно завопившего ордынца! Не поспел степняк за резвым молодым казаком, не смог вовремя вскинуть калкан к голове… А Гаврила уже встречает нового татарина, бросившегося на казака следом!

В этот раз скользящий блок ратник поставить не смог и тяжелый, рубящий сверхувниз удар степняка принял на лезвие собственной сабли, для верности придержав ее левой рукой. Понятное дело, что с внутренней, не заточенной стороны, но такой хват помог Гавриле парировать удар ворога, с силой увести его вправо… И тут же донец уколол навстречу собственным едва изогнутым клинком, все еще придерживая дол сабли левой рукой! Уколол накоротке, вогнав острие в грудь замершего на мгновение, глухо застонавшего ордынца, осевшего на колени в следующий миг…

Никогда не слышал казак о фехтовальной технике «полумеч» – не слышал, но в бою применить смог!

– Гаврила, не сдюжим! Пали костер, скорее!

Стогнев срубил лихим косым ударом ринувшегося к дозорному татарина, только-только вскарабкавшегося на вершину кургана, а сам Гаврила, промедлив всего мгновение, молча побежал к заранее сложенному сигнальному костру… В основании его для верности увязаны в «колодец» сухие березовые плашки, густо обложенные срезанной с них корой и сушняком. А вот поверху «колодца» – целый сноп свежей травы, только с вечера скошенной…

В одно мгновение понял казак, что утреннюю атаку татары предприняли неспроста. Ведь коли то была сотня степных разбойников какого мурзы, следующего на Русь за полоном, то, обойдя курган ночью, поганые давно уже ушли бы на полуночь! На худой конец схоронились бы в ближайшей степной балке иль роще-колоке… Ведь зачем терять нукеров в жестокой сече с казаками, коли дозор удалось обойти?

Но ордынцы точно задались целью перебить сторожу – во что бы то ни стало перебить!

А значит… Значит, это вовсе не рядовой набег на порубежье. И степняки упрямо прут вперед, не считаясь с потерями, чтобы казаки уж точно не смогли бы послать гонца в Елец! Да и сотня татар – разве это большая угроза быстро набирающему силу княжеству? Нет, тут в ином дело…

Не иначе как подтвердились худшие догадки князя Федора Иоанновича, и хан Тохтамыш ведет орду Муравским шляхом. К Ельцу ведет, к казачьему острогу на Печурах, где живут в просторном, еще пахнущем свежим деревом срубе непраздная Ксения да шепелявещий малец Никитка…

– Господи, помоги зажечь! Господи, помоги…

Трясущимися руками извлек Гаврила огниво на свет божий да принялся отчаянно высекать искру на трут. Со второй попытки зажег, задымилась пакля… А уж там казак осторожно раздул огонек и тотчас вложил горящую паклю в основание сигнального костра.

Теперь бы дать огню разгореться…

Горько стало казаку, осознавшему скорую гибель, осознавшему, что жену и сына никогда он уже не