Он вам не Тишайший - Вадим Шведов

Этому научила меня прошлая жизнь, театральные подмостки. Когда годами всматриваешься в лица, в чужие судьбы, учишься видеть душу через маску. Попробуй-ка подделать истинное чувство! Это подвластно единицам. Взгляд, жест, едва заметная дрожь в голосе — всё выдаёт. И постепенно начинаешь безошибочно отличать искру таланта от обыденности. Меня всегда удивляло это пренебрежительное отношение к лицедеям. Ведь чтобы стать артистом, надо пройти настоящие круги ада: сначала огромный конкурс в театральное училище, затем ужасная конкуренция среди коллег и бесконечные подковёрные интриги…Зато какая закалка рождается в этих испытаниях!

В дверь постучали, — уверенно и чётко.

— Войди, — говорю устало.

Она отворяется, и в свете свечей появляется высокая, прямая фигура Матвеева.

— Здравствуй, Артамон Сергеевич! Проходи, садись. Жду твоего доклада. — Указываю на стул напротив, отодвигая в сторону кипу бумаг.

Матвеев почтительно кланяется и занимает своё место.

— Благодарю, государь. Приказ книжного учения работает уже седьмой месяц. Докладываю.

— Наконец-то. Рассказывай. Как дела в новом приказе? Всё ли удалось организовать? — Откидываюсь на спинку кресла, внимательно глядя на главу нового ведомства.

Матвеев протягивает бумагу.

— Сначала о его устройстве, Алексей Михайлович. Разделил приказ на три стола. Первый — учебных образцов и литературы. Второй — подготовки учителей. Третий — контроля учения. В приказ взял подьячих и людей учёных. Приказ Большого прихода выделяет средства исправно. Жалованье учителям и дьякам платим в срок.

— Отлично. А что с результатами? Что уже сделано?

Отпечатали по тысяче экземпляров «Русской грамматики» и «Арифметики». Вот, изволишь видеть, — он протягивает учебник арифметики. — Буквы чёткие, объяснения ясные. Добавили примеры из жизни — задачи по измерению земли, расчёту товаров. Чтобы дети сразу понимали, где им пригодятся знания.

Беру книгу и пролистываю. Бумага была грубоватой, но печать чёткая. Вижу рисунки — корабль, здание с колоннами.

— Отлично. Именно то, что нужно. А кто с детьми будет работать?

— Привлекли наставников из частных школ, а ещё создали учительскую семинарию при приказе, — продолжает Матвеев. Обучаем владеющих грамотой, как просто объяснять детям сложные вещи.

Слушаю внимательно, и моя усталость совершенно испаряется.

— Теперь главное — школы. Как с ними? — пристально смотрю на Матвеева.

Тот достаёт ещё одну бумагу.

— Три десятка цифирных школ уже начали работать. Здания и мебель воеводы предоставили после вмешательства Богдана Матвеевича Хитрово.

— Надеюсь, сейчас хоть не мешают?

— Боятся, государь. Поняли, что за школами государев присмотр.

— Хорошо. А что с дальнейшим обучением?

— Лучших выпускников будем направлять в инженерные, классические, медицинские училища. В инженерных углублённо изучают ремёсла и механику. В классических — языки и делопроизводство. В медицинских — лекарное дело. Пока таких школ всего четыре: три — в Москве, одна — в Нижнем Новгороде. Но мы надеемся, что через года два подготовим ещё учителей.

— Вот это по-нашему! Значит, не зря усилия прилагаем. А что с высшим учением? С университетом? Чтобы как в Европе было.

— Государь…Будем откровенны. Пока — нереально. В первую очередь, из-за учителей. Наших мало. Знаю, предлагали иноземных звать, — те особо не хотят. Если и получится кого привлечь, так это единицы будут.

Молчу, глядя в окно, и понимаю, — губа у меня не дура. Захотел всего и сразу. Да, сказывается стресс. Когда мне Матвеев озвучил идею со школами, так я ему тотчас план-максимум накидал. Но и так неплохо.

— Понимаю. Слишком рано. Но работать над этим всё равно надо. Лет через семь свой университет хотя бы с 2 факультетами иметь нам необходимо. Мы сильно отстаём от Европы. Сейчас что-то у академиков выходит, но не будем кривить душой. В основном, они доводят до ума лишь то, что уже создано иноземцами, по их наработкам и при помощи огромных казённых вложений. Рано или поздно, без основательных знаний — Академию наук ждёт тупик. Нельзя этого допускать и собственная высшая школа — единственный здесь выход.

— Согласен, государь. Университет был бы великим делом. Отдам все силы на его создание.

— Не спросил главного. Дети как? Идут учиться? Из каких сословий?

— Идут! Как же им не идти? По твоему указу, в школах их досыта кормят. Каша, похлёбка, рыба бывает. Родителям ещё и пособия на одежду для ребятишек выплачиваем. Для многих семей это серьёзная помощь. Богатые, конечно, не ходят к нам, — выбирают себе частных учителей. Наши школы посещают дети ремесленников, крестьян, стрельцов…Идут с охотой. Люди поняли: без грамоты в дьяки, мастера не выбиться. Уже и мест для всех не хватает, но здесь пока я бессилен. Фёдор Михайлович отказывается выделять больше средств. Говорит денег в казне нет.

— Он тебя не обманывает. Сейчас непростое положение. Но всё равно будем стараться постепенно увеличивать число школ. Грамотные люди приносят больше денег. Казна в любом случае вернёт своё. А пока, делай что можешь: готовь новых учителей, печатай пособия.

— Понял, государь. Это труд моей жизни. Будет так, как ты сказал.

— Иначе и быть не может, — говорю тихо. — Ведь тогда всё это не имеет смысла. Ступай, Артамон Сергеевич. Работай. А я буду прорубать для тебя и твоих учеников дорогу в будущее.

Речь Посполитая, глазами Никона

Прошёл уже почти год, с тех пор как я вступил на эту землю. Год, что отделяет меня от Москвы, от келий Чудова монастыря, от Него. Год жизни в постоянном движении, в напряжении каждого нерва. Первые месяцы были здесь сплошной пыткой. Не из-за быта или вечного страха быть схваченным. И с тем, и другим сталкиваюсь постоянно, — это стало моей кожей. Нет. Главная мука — видеть то, во что превратили православную веру. Смотрю на это, и, мне кажется, я проваливаюсь в бездну.

Жилья у меня нет. Я — ветер, гонимый нуждой и целью. Ночую где придётся: в стогах сена, пропахших дождём и мышами, в покинутых баньках на окраинах сел, в хлевах, где дыхание скота согревает лучшей любой печки. Меня грабили дважды. Первый раз — простые разбойники. Отняли последние гроши и оставили в одной рясе. Второй — подвыпившие шляхтичи (польское дворянское сословие). Они не столько грабили, сколько издевались. Избили прикладами, пытались поджечь бороду, кричали что-то на своём лающем языке. Я лежал в пыли и чувствовал не боль, а жгучую жалость к ним. Они не ведали, что творили. Они были слепцами!

Но всё это — мелочи. Пустое. Главная рана