Крестьянский король - Никифор Гойда
«Ты, видно, любишь мерить», сказал мне Ефим, улыбаясь.
«Люблю, когда завтра совпадает с сегодняшним планом», ответил я. «От этого зимой теплее».
К середине января у нас лежали на площадке шесть крупных валунов и пятнадцать плит. Этого хватало для двух углов и порога. Мы загнали в снег колья, обозначили линию будущей рамы и устья. Ефим выстругал десяток дубовых клиньев, Пётр наточил долото, чтобы по весне подрубать посадки. В сарае у Никиты на верхней полке лежали уже вырезанные шаблоны лопаток колеса — из ольхи, гладкие, с закруглёнными краями. Лёнька, не удержавшись, приложил одну к щеке и сказал:
«Холодная, как рыба».
«К рыбе и будет ходить», ответил Никита.
На дворе тем временем шла обычная зимняя жизнь. Женщины пряли. На верёвках на чердаках висели пучки трав, чистые, сухие. Дети скатывались с сугробов, пока им не кричали, чтобы не ломали настилы у дворов. Мужики чинили ремни, латали тёплую обувь. Никита иногда доставал свой старый рубанок и гладил им доски так долго, что те начинали блестеть, как вода на солнце. Марфа умела делать творог так, что он получался зернистым и нежным. Параскева больше любила простоквашу, она делала её терпкой. Аграфена отвечала за узлы на бечёвках и за прочность узлов, ей это нравилось.
Дарья держалась ближе к участкам под окнами. Это место на зиму не пустело: в кадушках ничего не трогаем, но дорожки чистые, настилы сухие, ведра укрыты. Она улыбалась редко, но когда кивала, всем становилось спокойно. Её голос был прост и прям:
«Не бросаем вьюшки не закрытыми. Не оставляем верёвки на земле. Не ломаем подставки. Помним, что весна любит порядок».
В конце января подъехали двое мужчин из соседнего хутора, не Пахом. Сани пустые. Разговор короткий: «Слышали, что у вас зимою стол не пустой. У нас не голод, но тонко. Возьмёте по весне ещё два дома?» Матвей ответил без паузы: «Возьмём, если работать будете рядом, а не сами по себе. По весне земля под избу найдётся». Мужики кивнули и уехали, не назвав имён. Так иногда и бывает: сначала приходят не с именами, а с нуждой.
Февраль начался с сухой стужи. Мы решили не мучить коня в сильный мороз и переключились на работу в сараях. Я разложил на столе несколько схем. Делал их карандашом, в клеточку, чтобы любой мог понять. Первая схема — образец будущей оснастки для ручных жерновов. Круги у нас появятся не скоро, а тяжёлую ступу далеко не утащишь. Решили собрать несколько простых пар камней из речной гальки. Не на тонкую муку, на крупку, но лепёшки и похлёбка будут с неё получаться. Я написал рядом: «Терпение и ровный ход. Без рывков. Не горячить камень».
Вторая схема — порядок вывоза древесины на лопатки колеса. Роман должен был брать у Матвея лошадь день через день. В эти дни он заезжал в перелесок и вытаскивал две-три подходящие доски толщиной с ладонь. Дарья настояла, чтобы доски до весны лежали в сарае, не в снегу, иначе поведёт. Марфа согласилась и посмотрела, где в сарае самое ровное место, чтобы «не крутились».
Третья схема — план поселения для новых домов. Мы не рисовали идеально прямых линий, но смотрели, где вода не застаивается, где снег летом сойдёт первым, а где дорога не раскиснет до липкой глины. Матвей сказал просто:
«Никто никого не обидит. Дом ставим так, чтобы у каждого во дворе было и тень, и солнце, и место для работы. И чтобы зимой снежная тропа до реки была у всех одинаковая по дальности. По мере сил и ног».
Люди посмеялись, но записали в голове. Это не шутка. Это порядок.
Однажды вечером, уже после темноты, нас разбил стук у ворот. Вошли Пахом и Аксинья. На щеках морозный румянец, глаза весёлые.
«Решили проведать вас», сказал Пахом. «Дорога хорошая, снег плотный. И везём пару вестей. У нас там ещё люди задумались. Приедут по весне. Мы им мало говорили, только то, что видели своими глазами. Не обманывали. Сказали: там работают вместе и не пустословят. И хлеб режут так, что всем хватает. Люди слушали и кивали».
Матвей усадил их ближе к печи, спросил про дорогу, про лошадь, про детей у них дома. Потом Пахом сказал:
«Слух о вашем деле пошёл. Не про чудо, не про чудского колдуна. А про порядок. Это в наших местах редкость. Народ потянется туда, где тепло и сытно, это верно. Но там, где лишняя гордыня, жить тяжело. Здесь я её не вижу. За это и тянет».
Мы не стали делать ещё одно застолье. Поставили на стол чайник с травами, по ломтю хлеба, немного сыра, пару кусочков рыбы. Поговорили по-человечески. Вышли на улицу, показали на площадку у реки, где уже высились камни.
Аксинья сказала: «Красиво. Не по празднику, а по делу».
Пахом наклонился к валуну, постучал костяшкой пальца: «Звенит глухо. Хороший».
Лёнька не удержался: «А по весне у нас можно будет на колесе сидеть?»
Никита усмехнулся: «Если выдержит».
Пахом посмотрел на меня: «Ты человек толковый. Мы тебя за ум не хвалим, потому что ум без дела пустой. Мы тебя хвалим за то, что у тебя слово и дело вместе ходят. У нас такого не было давно».
Я ответил коротко: «Я сам бы ничего не сделал. Здесь каждый занял своё место. Если бы кто-то не взял на себя свою часть, мы бы споткнулись».
Дарья добавила: «Самое трудное, это договориться тише. Мы это умеем».
Февраль потёк дальше. Мы тянули камни, как задумали. Доски на лопатки лежали ровными пачками. Шаблоны были готовы. В сараях пахло сухой щепой, сушёными травами и чистыми верёвками. По вечерам женщины собирались вместе, но не ради пустых разговоров. Параскева умела рассказывать сказки не сладкие, а правдивые, где человек выигрывает не потому, что сильный, а потому, что терпеливый и не бросает своё. Дети сидели тихо и слушали.
Один из дней выдался тёплым, пахнуло капелью. Мы вышли к реке проверить
