Медведев. Книга 3. Княжество - Гоблин MeXXanik

— Только вот я не была уверена, что столичные улицы когда-нибудь смогут заменить мне здешний лес. Я любила эти места.

Она сделала паузу, сделала глоток и продолжила:

— Супруг моей матушки никогда не скрывал, что я не родная дочь. Но относился ко мне хорошо. Да и маму он, насколько помню, не обижал. Однако… между ними пробежала чёрная кошка. В какой-то момент отчим стал твердить, что мама — ведьма. Что её надо отвести в храм и выжечь всё демонское.

Вера моргнула, словно вспоминая тот самый вечер.

— Помню, когда он впервые об этом заговорил, я испугалась и убежала к деду. Тот пришёл в наш дом и серьёзно побеседовал с отчимом. Но хватило батюшку ненадолго.

Вера отвела взгляд, голос её чуть дрогнул:

— Он пристрастился к хмельному. А оно, как водится, никогда людей лучше не делало.

Девушка замолчала, и в этой тишине мне слышался шорох старых обид, которые до сих пор не выцвели.

Вера тихо поставила чашку на блюдце, посмотрела в тёмный чай и заговорила, словно обращаясь не ко мне, а к самому настою:

— Сор из избы у нас никто не выносил. Матушка никогда ни на кого не жаловалась. Считала это неправильным… Дом ведь для того, чтобы всё в нём решать самим.

Вера чуть улыбнулась, но в этой улыбке тепла не было.

— Она терпела. Надеялась, что супруг образумится. Даже к знахарке тайком ходила. Лекарство просила, которое бы мужа от дурного пристрастия отвратило. Всё сделала втихую, чтоб никто не ведал. Чтобы позора не было.

— И? — тихо спросил я, хотя ответ был уже ясен.

— Не помогло, — Вера покачала головой. — Пил ещё пуще прежнего. А потом… однажды и вовсе руку на неё поднял.

Я сжал пальцы на подлокотнике, но промолчал, позволяя ей самой решать, что сказать дальше.

— Уйти мама решилась не тогда, — продолжила девушка. — Терпела. Но однажды он заявил, что и меня надо в храм отвести. Сказал, что раз у матери демоны, значит, и во мне они сидят. Вот тогда матушка и не выдержала. В тот же день собрала вещи.

Она на секунду замолчала, будто снова увидела ту спешку, ту дрожь в руках матери.

— Дед… он не стал удерживать. Только выдал денег и написал письмо в столицу своему знакомцу. Чтобы у мамы была хоть какая-то опора, чтобы на работу устроилась. Он ведь понимал: муж жизни ей в Северске не даст. Да и люди… они бы осудили. И её, и меня. Нам бы покоя здесь не было.

Вера глубоко вздохнула, взяла чашку снова в руки, словно в её тепле можно было найти хоть немного забвения. Потом тихо сказала:

— Отца давно уж не стало. Дед писал, что он сгинул на болотах во время охоты. Я к тому времени уже училась…

Девушка запнулась, глаза её затуманились, голос дрогнул:

— Мамы уже со мной не было…

Слова оборвались сами собой, будто дальше идти было слишком тяжело. В комнате повисла тишина, только чайный пар поднимался над чашкой, как неустанное напоминание, что время всё равно движется.

Через мгновение Вера с усилием выдохнула и добавила:

— Я тогда думала возвратиться. Но дед… он вдруг разругался со мной в пух и прах. Сказал, чтобы никогда больше не приезжала в Северск. Мол, здесь я всегда была и буду чужая.

Она прикусила губу, взгляд её ушёл куда-то в сторону, словно там, за стеной, можно было найти другое объяснение дедовским словам.

— Я решила, что навязываться не стану, — продолжила она уже тише. — А сейчас… жалею. Надо было вернуться. Поговорить с ним, пока ещё была возможность.

Вера вздохнула, и этот вздох прозвучал тяжелее слов.

— Мне жаль, что так сложилось, — неловко отозвался я. — И простите Морозова…

— Он не виноват в том, что произошло. А то, что он не знал правды — так никто ее не знал.

Девушка печально улыбнулась и вернула на поднос опустевшую чашку. Затем предложила:

— Если хотите, я могу помочь вам с разбором заявок, Николай Арсентьевич.

Я кивнул, и мы вдвоём углубились в рутину. Время текло незаметно, за окнами темнело, а мы всё разбирали письма. И только когда последняя подшитая заявка была отложена, я довольно откинулся на спинку кресла:

— Ну вроде все.

Вера кивнула:

— И это только первый день приема, — заметила она, читая записи.

— Дальше заявок будет меньше, — ответил я. — Основные придут от артелей мастеровых, а мастер Климов подготовил все еще до конкурса.

Девушка рассеянно кивнула, не отрываясь от записей. И я поспешно произнес:

— На сегодня, наверное, хватит. Пора отдыхать, Вера Романовна.

Вера закрыла ежедневник, поднялась.

— Доброй ночи, мастер Медведев.

— Доброй, — ответил я.

Девушка подошла до двери, коснулась ладонью ручки. Затем замерла, словно только что вспомнила что-то очень важное. Обернулась и произнесла:

— Простите, чуть не забыла, Николай Арсентьевич. Вам звонил некий мастер Молчанов. Мастер-распорядитель…

— «Фонда Завета», — перебил я девушку. — Когда и где?

— Секунду, — ответила Вера и принялась торопливо листать ежедневник. — А, вот.

Она продиктовала адрес, и я коротко кивнул.

— Передайте ему, что завтра я заеду.

Она вежливо склонила голову и вышла. Кабинет снова погрузился в тишину.

Я покосился на перебранные заявки. А затем встал с кресла, погасил свет, вышел из кабинета. На сегодня хватит. Пора спать, потому что завтра предстоял не менее тяжелый день.

* * *

Прошедший день порядком вымотал меня, и едва я рухнул в кровать, то сразу же забылся крепким сном. Утро же встретило меня тишиной. Я открыл глаза, некоторое время неподвижно лежал, всматриваясь в потолок. А затем с неохотой встал, поежившись от утренней прохлады. И направился в ванную, где привел себя в порядок. Быстро оделся, забрал со стола папку с документацией о домах, из которых мне нужно было выбрать здание для нового ведомства.

В гостиной уже сидел Морозов. Он устроился в кресле у камина и смотрел на огонь. А рядом, на столе, уже стоял чайник и пара чашек.

— Доброе утро, Николай Арсентьевич, — не оборачиваясь, произнес он и живо поинтересовался. — Какие планы на сегодня? Встреча с Иволгиным?

— Это было в списке дел, — не стал отрицать я, усаживаясь в кресло напротив. — Но увы, планы пришлось быстро