Только вперед! - Денис Старый
— Любишь Анну? — не унималась Юля.
— Она мне небезразлична. Но близости не было. И кто знает, может быть, её привязанность ко мне — это лишь девичья блажь, — откровенно признался я.
Может быть, это неправильно — говорить женщине то, что она больше всего не хотела бы услышать. Но и лгать Юле я не хотел. После той идиллии, которая была у нас в поместье, ложь я воспринимаю как предательство.
С другой стороны, хотелось объяснить Юлиане, что ей не стоит капризничать уже потому, что это раздражает меня. Со временем может сформироваться отношение к жене как к сварливой ходячей проблеме. Терпимо нужно относиться друг к другу и с пониманием к тому, что и как происходит.
Мне тоже было не совсем приятно, что я словно бы тот фаворит, который приобретает чины и власть через постель. Не совсем приятные ассоциации возникают. И другим не объяснить, что никто меня ни к чему не принуждает.
Но негативное восприятие имеет место до того момента, как я думаю о фаворитизме как явлении в самых темных тонах лжи и притворства. Ну так уж получилось, и что тут со мной сделать: казнить или помиловать? Нравится мне Анна. По крайней мере, тот образ, который сохранился в памяти.
В прошлой жизни тоже было так. Потеряв на войне свою единственную любовь, Нину, иногда, но я изменял своей жене. Верил, что делаю это не в угоду похоти. Я словно бы искал ту… Не находил, но поиски не прекращал.
И при этом мы жили долго с женой, я ни в чём её не обижал. Хотя сейчас думаю, что она всё-таки знала о моих похождениях. Нечастых, к слову. Но бывало.
А сейчас и вовсе ситуация такова, что во многом лишь благодаря симпатии ко мне со стороны Анны я и возвышаюсь. Нет, конечно же, ещё и потому, что обладаю рядом качеств, которые позволяют мне, возвышаясь, быть деятельным и результативным.
И что произойдёт, если ко мне вдруг начнёт испытывать негативные эмоции Анна Леопольдовна? Если и государыня решит в угоду чувствам и желаниям своей племянницы наказать меня? То-то! Отправят куда-нибудь в Сибирь или офицером в Самару или Астрахань. Причём таким офицером, которому повышения в чине не видать. Мало ли, ещё и поместье заберут.
А готова ли Юлиана быть женой-декабристкой? Хотелось бы думать, что да. Но отнюдь нет желания это проверять.
— Глупышка! У нас будет ребёнок! Это же счастье! — воскликнул я.
Юля шмыгнула носом, утёрла слезинки, сползающие по симпатичным щёчкам. Улыбнулась.
— Ты правда рад, что я в тягости?
— Не сомневайся! — сказал я, сожалея, что уже до отцовского имения никаких почтовых станций не предвидится.
Хотелось бы залезть в один волшебный сундук. И взять в этом сундуке одну вещицу, достойную головы императрицы. Но, на мой взгляд, не менее достойную головы моей жены. Украшение из ханской коллекции.
— Давай у нас будет с тобой тайна! — взяв Юлю за руки, с какой-то детской наивностью сказал я.
Она кивнула, вновь шмыгнув носом.
— Знай, что люблю я только тебя! И всё, что бы я ни сделал, всё только лишь для нашей семьи!
— И даже те плоские утехи, которые ты будешь совершать с Анной? — прозвучал жёсткий и прямой вопрос.
— И даже они! — нехотя ответил я.
Ну можно же немножечко обходить краеугольные камни и не называть вещи своими именами. Вот в такой интерпретации я чувствую себя проститутом, или как там мужчины называются, которые получают удовольствие, а за это еще и деньги. Хотя они, наверное, и не испытывают эмоций с теми, с кем спят. А мне Анна Леопольдовна нравится. И до приезда Юлианы я был уверен, что среди всех возможных моих женщин именно великая княжна на первом месте.
А сейчас я и сам в растерянности. А можно ли одинаково любить двух женщин? Вот уже больше ста лет живу, а однозначно на этот вопрос ответить не могу.
Через три часа, когда мы успели ещё раз поссориться и дважды помириться. Один раз примирение вышло даже столь бурным, что мы раскачали карету своими телодвижениями и чуть не завалились на первом же ухабе. Так вот, через три часа мы въезжали в отцовское имение.
Я платком протёр изрядно запотевшее стекло, чтобы хоть как-то смотреть и анализировать, что же нового на землях отца появилось. Всё же мы с ним очень долго и упорно разговаривали и о сельском хозяйстве, и какие новшества я ему присоветовал. И всё это было уже чуть ли не год назад.
Так что мне было очень интересно, что можно успеть сделать за один год. Да и какой-то азарт появлялся. По прикидкам моё поместье под Каширой за год должно преобразиться более чем значительно.
Когда мы остановились в одной деревушке на землях моего отца, так, чтобы выйти подышать воздухом и размять ноги, я стал пристально рассматривать, как живут крестьяне. И был несколько огорчён прежде всего тем, что отцовские крепостные жили лучше. А ведь считается, что крепостным чем южнее, тем сытнее.
Пришлось чувство зависти усилием воли заткнуть подальше. А вот чувство радости за успехи отца, напротив, разжечь.
Даже у крестьян были ульи. На окраине небольшого огорода одной из хат я увидел пасеку из дюжины или даже больше ульев.
Серьёзный недостаток в наличии, как и во многих делах внешне очень даже полезных. Уже было видно, что один из солдат моего сопровождения схватился за щёку. Его ужалила пчела. И наверняка крестьяне ходят покусанными. Ну а больше недостатков деле пчеловодства я в не видел.
Солнце клонилось к закату. В деревню привели с пастбища коров. Всего я насчитал чуть более двадцати подворий. А коров привели семнадцать. Это тоже уже о многом говорило. Иметь в одной крестьянской семье корову — как минимум с голоду дети помирать не должны.
И это даже с учётом того, что местные коровы никак не те, что я видел в будущем. Местные коровки дают за дойку в лучшем случае пять литров. То есть в день, если корова даёт десять литров, неполное ведро, то это отличная корова. А десять литров молока в день — это сытая семья из пяти-шести человек. Даже с учётом того, что нет куриц, свиней, иной живности.
Так что хорошо живут отцовские крепостные. А вот батюшка мой явно не хапуга. С таких крестьян иной помещик мог бы
