Интервенция - Иван Алексин
Так что я это время гораздо лучше потрачу: город нужно к осаде готовить, полки с пушками в помощь князю Михаилу собрать, боярскую Думу, опять же, пользуясь предоставившейся возможностью, окончательно под себя прогнуть.
* * *
Запорожские казаки выбирали кошевого атамана. Собравшиеся на Раду сечевики спорили, надрывая глотки, угрожающе ревели, схатаясь за эфесы сабель, сквернословили, потрясая кулаками. Каждый был готов до хрипоты отстаивать своего кандидата, каждый считал, чо именно он лучше всех знает, кого следует выбрать в атаманы вместо погибшего в Крыму Сагайдачного.
— Бородавку в кошевые! Бородавку! Добрый казак!
— Да чтоб тебя черти забрали с твоим Бородавкой! Зачем он нам⁈ Пусть Порохня булаву берёт. Это он на Крым идти предложил.
— Правильно! Порохню в кошевые! Он наказным атаманом был и с добычей на Сечь привёл.
— Не нужен нам Порохня. Он, собачий сын, весь свой курень в Крыму потерял. До сих пор наши товарищи на галерах вёслами машут! Тискиневича в кошевые.
— Так, то когда было⁈ Он из басурманской неволе сам вырвался, галеру захватив. И после в Московии добре воевал и с большим прибытком вернулся. А ты последнюю свиту (сермяжный кафтан) в шинке пропил. Кабы не поход, уже на цепи у пушки бы сидел!
Дошло до драки. Разгорячённые сечевики шустро заработали кулаками, сбившись в курени, сцепились в яростной схватке, мутузя друг друга и продолжая горланить имя своего кандидата.
— Порохню в кошевые! Тискиневича! Бородавку в атаманы!
Впрочем, сторонников бывшего царского воеводы было значительно больше. Противников довольно быстро задавили, выдавив из круга, крики в пользу Порохни слились в монолитный рёв.
Данила тяжело вздохнул, сдерживая рвущееся наружу раздражение. Иного он и не ожидал. Слишком популярным он стал на Сечи после похода на крымское ханство, слишком многие увидели в нём удачливого атамана.
Татар они застали врасплох. Беспрепятственно высадившись на берегу Каламитского залива, запорожцы, забрав с чаек пушки, особо даже не спеша, двинулись в сторону крымской столицы. И хоть бы кто-то попытался их остановить! Лишь к концу третьего дня, когда сечевики появились под стенами Бахчи-Сарая, опомнившийся Селямет I Герай попытался дать им отпор. Но личная гвардия хана была малочисленна, а посаженные на коней старики и безусые юнцы оказались плохой заменой отрядам, ушедшим в поход в Московию. И их же оказалось слишком мало, чтобы удержать по всему периметру стены севшего в осаду города. Последних защитников перебили в ханском дворце, попутно зарубив и самого Селямета. Очевидно незадачливый хан так до конца и не поверил в происходящее, даже не сделав попытки сбежать. Слишком невероятным было появление казаков у стен его столицы, слишком быстрым случившийся разгром.
Победа была полной, добыча огромной, но именно это и поставило запорожцев на грань катастрофы.
Жадность парализовала победителей. Горы оружия, драгоценностей, дорогой одежды; всё это тащилось в казачий лагерь, в беспорядке складывалось в кучу, валялось под ногами. Толпы освобождённых невольников-христиан бродили повсюду, умоляя взять с собой. Вывести всё это на чайках не было никакой возможности, бросить немыслимо. А тут ещё, во время сшибки с небольшим татарским отрядом, гибнет Сагайдачный.
Вот тут и вспомнили сечевики об инициаторе похода Даниле Порохне, единодушно выбрав его наказным атаманом. Чуть ли не силком всунули в руку булаву, со словами: — «Ты нас сюда завёл, тебе и обратно выводить»!
И вот теперь, после благополучного возвращения на Сечь, его снова толкают со всех сторон, требуют принять власть.
— Порохня, чего встал⁈ Выходи! Принимай булаву!
Данила нехотя вышел на помост, поклонился лыцарству. Сбоку сунулся булавничий, протянув гетманскую булаву на вытянутых руках. Порохня покачал головой.
— Благодарствую за честь, товарищи. А только как бы худо не было, если вы меня кошевым атаманом выкликните. Нет у меня на то ни опыта, ни умения. Потому и считаю, что лучше атамана, чем Яким Бородавка нам не сыскать.
Последние слова потонули в протестующем рёве тысяч глоток. Толпа сдвинулась, ещё плотнее придвинувшись к невысокому помосту, зарычала, отсылая к дьяволу сукина сына Бородавку. У многих в руках появились сабли. Если бы Яким, предусмотрительно, едва поняв на ком остановили свой выбор сечевики, не покинул заранее Раду, его запросто и растерзать бы могли. Посыпались угрозы и в сторону Порохни, грозя упрямцу смертью за неуважение к решению лыцарства. Некоторые, самые отчаянные уже и на помост было полезли, собираясь проучить выбранного ими же в атаманы.
— А ну, разойдись! Дай знамя внести!
Раздвигая беснующуюся толпу, вперёд вышел Евстафий Корч, держа в правой руке палку с прицепленными к ней бархатными шароварами расшитыми золотыми нитями. Новое «знамя» узнали. Со всей сторон посыпались смешки, шутки, весёлые выкрики. Напряжение сразу спало, сменившись весельем.
— Я вот что скажу, товарищи, — Корч воткнул острый конец знамени в землю. — Бородавка, конечно, казак добрый, то каждый знает. Вот только не он нас из Крыма со всей добычей на Сечь привести сумел. Помнится, после похода на Варну, у него это значительно хуже получилось. А вот Порохня привёл. Он и атаман удачливый и воин храбрый. Это я ведь только штаны с хана снял, — ткнул пальцем на шаровары Евстафий, — а зарубил его как раз Порохня. А уж как он порт вместе с кораблями в Гёзлеве (Евпатория) под носом у турецкой крепости умудрился захватить, тому до сих пор удивляюсь. Хитро придумано было! И турку обхитрили, и татарскому царевичу с моря шароварами помахали! А потому хватить кобенится, атаман, — развернулся он к Даниле. — Принимай булаву да пошли в шинок горилку пить. Принимай, Данила, — горячо прошептал он всё ещё колеблющемуся другу. — Хлопцы разгорячились. Понапрасну сгинешь. А через полгода и о Бородавке можно будет вспомнить. Всё едино казаки быстрее добытое не прогуляют.
— Ну, ладно, — разлепил губы новый кошевой атаман, поднимая над головой булаву. — Как говорил, Фёдор Борисович; «вы сами напросились»!
Глава 13
15 июня 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
— Эк ты укрепился, Михаил Васильевич, — усмехнулся в усы Андрей Куракин. — Пушками не прошибёшь.
Я лишь хмыкнул, мысленно соглашаясь с князем. Нет, о тактике Скопина-Шуйского, любившего противопоставлять польско-литовской тяжёлой кавалерии систему острожков и полевых укреплений, я знал. В этот период времени, когда огневая мощь огнестрельного оружия
