Невестам положено плакать - Александра Довгулёва
— Я бы тоже не знал на твоём месте.
Он кивнул, будто соглашаясь с собственными словами. Сердце Гленны забилось чаще.
— Я не знаю кто ты, — сказала она, — и обещала не пытаться узнать. Только за эти дни ты сделал для меня больше, чем кто-либо другой под небесным сводом. Мне всё ещё хочется знать почему. Да, ты говорил, что считаешь это правильным, а ещё ты совершенно справедливо заметил, что больше помочь мне некому. Только одно дело привести заблудившуюся в лесу девушку к друзьям, чтобы те накормили её и дали работу, а другое — убивать людей короля, чтобы дать ей возможность убежать.
Руки Борса сжались в кулаки, челюсть тоже была напряжена.
— Я не буду задавать вопросов, которые ты просил не задавать, но я очень хочу понять тебя. Разве я стою такого? Разве это разумно?
Из груди Борса вырвался странный звук. То ли рык, то ли усмешка. Гленна почувствовала, как от смущения горят щёки. Он не злился, но взгляд, устремлённый на неё, полнился завораживающих теней. На неё вновь нахлынуло то ощущение, из-за которого ей казалось, будто бы не человек перед ней, не смешливый юноша с русыми волосами, а некто куда более непостижимый. Если раньше Гленна могла убедить себя в том, что не бывает на свете того, чего ты не видел, что сказки нужны лишь затем, чтобы облекать в слова чужие выдумки на усладу тех, кто готов слушать, теперь всё изменилась. Она видела кровь жертв тех, кто служил тёмным богам, видела козлоногую деву, вздумавшую её погубить ради шутки. Видела тварь с ощеренной пастью, голод которой было не утолить никому. Правда, может яд исказил её способность отличать правду от миражей. Она так и не спросила Борса, видел ли он тоже самое… Только это не имело значение. Важно было то, что многое, что она считала невозможным оказалось правдой.
Борс придвинулся к ней ближе, коснулся своей шершавой ладонью её щеки. Осторожно, точно она могла испугаться. Девушка не боялась. Она впервые почувствовала волнение, которое и подобало чувствовать, когда смотришь на того, кто мил твоему сердцу. Страх и сомнения отступили в этот миг, отпустили Гленну. Девушка будто бы увидела Борса впервые. Она ужаснулась тому, как наивна была. Он был слишком красив, слишком добр и благороден, чтобы быть всего лишь охотником без рода и имени. Теперь она не сомневалась в этом, ей не нужно было его подтверждения для её догадок. К тому же, ей захотелось, чтобы он поцеловал её.
— Ты стоишь того, чтобы за тебя бороться, Гленна. Просто потому, что всякий, в ком есть ростки доброты этого стоит.
Разочарование заставило Гленну задохнуться. Только это было не всё, что хотел сказать Борс.
— Только я не настолько благороден, как мне казалось. Я правда думал, что смогу тебя защищать не желая ничего взамен. Но я желаю. Не уверен, правильно это или нет. Скажи мне, что ты хочешь начать всё заново, позабыть о прежней жизни и начать жизнь новую — я дам тебе такую возможность. Пусть я и дал обет, что помогу тебе вернуться — я нарушу его.
Теперь Гленна не могла сказать ни слова уже по другой причине. Борс и впрямь коснулся её губ своими. Мягко, но настойчиво. Она не оттолкнула его, хотя, наверное, должна была? Жар опалил её тело от макушки до пят, когда поцелуй стал глубже, совершенно теряя всякую невинность. Гленна чувствовала, как горит её тело и, в то же время, какая лёгкость наполнила его. Её руки сами сабой легли на его плечи, она отвечала со страстью, которой никогда за собой не замечала. Гленна чувствовала себя живой, всесильной и счастливой в этот миг.
Он улыбался, когда она отстранилась и поняла, как вела себя два удара сердца назад. Он не смеялся, но она всё равно чувствовала смущение. В то же время, жар, что вспыхнул у неё внутри и не думал ослабевать. Борс провёл большим пальцем по её влажным от поцелуев губам.
— Видела бы ты, насколько сейчас прекрасна, — сказал он так, как филиды произносят имена древних богов.
— Мне хорошо рядом с тобой, — сказала Гленна не слукавив.
Он обнял её, она почувствовала, каким глубоким и частым было его дыхание. Он испытывал то же что и она? Разве бывает так?
* * *
Борс не просил ничего большего, а она не отказывала ему ни в прикосновениях, ни в ласковом слове. Они провели ещё несколько дней под заброшенным каменным сводом. Гленна знала: то, что возникло меж ними не могло длиться долго. Ей придётся выбирать, что делать дальше очень скоро. Девушка, всё равно, волей-неволей, стала представлять иной путь. Ей виделось, как каменный свод становится домом. Как земляной пол застилают кривые соломенные полотна, как вокруг круглого навеса вьётся плетень, а к осени, совсем рядом, появляется маленький сложенный из стволов деревьев дом с очагом, такой, в каких живут крестьяне. Гленна даже представляла, как между белых колонн играют дети. Это были совершенно обычные мечтания юной влюблённой девушки. Беда была в том, что обычной Гленна не была и понимала это.
Она засыпала в объятьях Борса с пониманием, что не имеет никакого на это права. Она окрепла, а значит, нужно было идти дальше. В конце концов, Гленна решила, что хочет рассказать Борсу всё, что с ней произошло. Он выслушал её ничему не удивляясь, а сама Гленна не утаила от охотника даже того, что Онора передавала записки Дирку, который был за это повешен.
Когда она завершила свой рассказ Борс промолчал, а затем сказал:
— Ты поэтому так тоскуешь по Родине? Ты боишься, что Тибальд обманул не только свой народ, но и твой?
Гленна кивнула, но поспешила добавить.
— Поэтому, но и не только. Я не могу объяснить иначе, но мне кажется, что пока я здесь мне покоя не будет. Будто земля не хочет, чтобы я по ней ходила.
В небе, чернеющем в круглом окошке мерцали звёзды. Влюблённые говорили шёпотом, хотя кому бы они помешали? Потому невесёлый смешок Борса показался особенно громким.
— Как сильно ты привыкла хранить кому-то верность: королю, родной земле, госпоже. — сказал он с печальной улыбкой на устах, — что если эта тяга к местам детства — всего лишь следствие опасной привычки?
— Даже если так, — ответила Гленна, — я всё равно хочу вернуться в Ирландию. Хочу вернуться домой.
— Даже
