Медведев. Книга 3. Княжество - Гоблин MeXXanik

Леший медленно выдохнул, выпустив изо рта сизое облако, которое поползло к потолку, извиваясь кольцами, как старые мысли, что давно не пускали наружу. Потом вздохнул. Тяжело, с усталостью, как человек, который уже готов был действовать, но ещё позволяет себе надежду.

— Ладно, — кивнул он нехотя. — Но не медлите.

Я решил сменить тему. Хотелось дать лешему передышку от тяжёлых чувств, да и самому нужно было осмыслить услышанное.

— Что стало с браконьерами? — спросил я.

Митрич отвёл взгляд. Медленно потянулся к очагу, подбросил в мёртвую, холодную печь тонкую щепку, словно верил, что внутри может вспыхнуть пламя.

— Лес сам с ними разобрался, — наконец сказал он, глядя в сторону, туда, где качались ветви за окном. — Только один остался… живой, но тронутый страхом так, что слов связать не может.

— Я побеседую с Иволгиным, — сказал я, поднимаясь с лавки. — Но сперва покажите мне того, кто уцелел. Хочу взглянуть ему в глаза и попытаться понять, с чьей мануфактуры пожаловали эти нежданные гости. Может, кто-то издалека решил сунуть в наши края нос.

Митрич встал с табуретки, и вся избушка, казалось, вместе с ним слегка вздрогнула, будто признала за стариком право силы. Скрипнула балка, отозвался пол, и в дверях тут же возник лесовик. Он кивнул нам и молча повёл вперёд.

Мы вышли на крыльцо, и я, спускаясь вниз, не удержался:

— Как раз собирался найти с вами встречи, мастер Митрич. Есть дело.

— Вот как? — отозвался он, чуть склонив голову. — И зачем же, мастер-князь?

Я шагал по сырой тропинке, чувствуя, как мягко пружинит под ногами мох, и говорил спокойно:

— Совсем недавно мне пришла в голову одна мысль. Наши леса… их можно объявить заповедными. Запретить здесь промышленную рубку. Пусть растут, как им хочется.

— Браконьеры всё одно шастать будут. Но идея годная… Только вы подумайте хорошенько, надо ли оно вам, Николай Арсентьевич.

Я чуть сбавил шаг, повернулся к нему и удивлённо поднял бровь:

— Это ещё почему?

— Старый князь тоже хотел заповедник учредить, — ответил он после паузы. — Да не просто хотел, а всерьёз взялся. И план составил. А потом — бац, и скоропостижно скончался.

Митрич глянул на меня исподлобья, без драматизма, но с таким спокойствием, что от него мороз пробегал по спине.

— Может, и совпадение. А может, и нет. Только в совпадения, когда речь идёт о больших деньгах, верится всё меньше.

Мы шли дальше. Я переваривал его слова. Пауза затянулась, каждый из нас думал о своём.

Наконец, я произнёс, не глядя на него:

— У любой идеи по спасению княжества есть свои риски. Судя по всему, промышленники давно жаждут войти в наши земли. Они готовы на многое, чтобы войти в княжество. Если им захочется перейти к открытому давлению — они перейдут. Вопрос лишь во времени.

Митрич кивнул, не спеша, с тем спокойным согласием, которое у леших сродни философии:

— Так-то оно так, Николай Арсентьевич… Да только лучше поздно, чем рано.

Я кивнул и аккуратно перевёл разговор в нужное русло:

— Так вот. Для создания заповедника мне понадобится ваша помощь.

Митрич слегка скосил на меня взгляд, в котором смешались осторожность и тихое любопытство.

— И что же от меня требуется? — спросил он.

— Нужно вырастить несколько редких растений. Таких, что в Имперском реестре числятся особо охраняемыми… А ещё… если можно, парочку животных. Понимаю, дело непростое…

— Тю, да какие там сложности, — перебил меня леший. — Это мы легко. Одних только васильков серебристых могу на три лужайки развести…

Я не сдержал улыбку. Леший заговорил, как человек, который понимал, что от него требуется, и это внушало надежду. Первая часть почти сделана. Правда, оставалось обговорить тот же вопрос с Иволгиным. А это уже была задача посложнее. Особенно теперь, после браконьеров.

Деревья вокруг начали редеть. Ветви раздвигались, будто лес сам открывал перед нами дорогу. Мы шагнули в просвет и вскоре вышли на небольшую поляну. Мягкая, густая трава пружинила под ногами, туман стелился у самых пяток, а воздух был свеж, как после сильного ливня.

Наш молчаливый проводник, лесовик с лицом, покрытым зеленоватой щетиной, шагнул в центр поляны и остановился. Повернулся к нам, кивнул и сделал приглашающий жест.

Я подошёл ближе, и, раздвинув высокую траву, наконец увидел то, что она скрывала. В самом центре поляны зияла неглубокая, но чётко вырытая яма. И на её дне, поджав под себя ноги, сидел человек.

На нём не было ни царапины. Ни крови, ни следов борьбы. Только рубашка сбилась на плечах, и руки дрожали. Но в его взгляде было самое страшное. Словно за ночь бедолага успел встретиться лицом к лицу со своей смертью. И не умер.

Услышав шаги, браконьер вздрогнул и поднял голову. В покрасневших глазах читалась мольба.

Я присел на корточки у края ямы, положив руки на колени. Смотрел на него сверху вниз. Не с угрозой, а с тем холодным, сосредоточенным спокойствием, которое оставляет человеку только одно: говорить правду.

— С какой мануфактуры вы прибыли в моё княжество? — спросил я ровно.

Мужчина смотрел на меня несколько секунд, будто не мог сообразить, откуда взялся мой голос. В глазах у него металась паника, а лицо оставалось таким же серым. Наконец, он разжал пересохшие губы и дрожащим голосом прохрипел:

— Господин князь! Выпустите! Я не сделал ничего дурного! Эти… эти люди не имеют права держать меня в норе! Это незаконно!

— С какой мануфактуры вы прибыли? — повторил я спокойно, глядя ему прямо в глаза.

Он отвёл взгляд. Потом начал бормотать, торопливо и сбивчиво:

— Я… я не помню… нас много было… документы у старшего… я не при делах…

Я выпрямился, заговорил тоном, от которого даже трава у края ямы, казалось, перестала колыхаться:

— Повторяю вопрос в третий раз, — чётко, без суеты, с паузами между словами. — С. Какой. Мануфактуры. Вы. Прибыли?

Он поёжился, плечи его сгорбились, словно на них давила тяжесть, которую раньше он не замечал. Порыв ветра прошёл по поляне, взъерошив ему волосы, а потом он всё-таки ответил. Голос был глухой, обречённый:

— С… «Милославской»…

Я медленно кивнул. Подтверждение не потребовало расшифровки.

— Она принадлежит