Заворг. Назад в СССР - Михаил Васильевич Шелест
Пить мой реципиент, в отличие от меня «старого», не боялся и делал это умеючи, строго контролируя процесс отравления организма. Самоконтроль — наше всё. Медитации, йога, цигун, тайцзицуань, каратэ, ду-ин и шиатсу[1]. Сейчас прибавилось умение управлять своими нейронными связями. Про чужие нейроны — пока не знал, а своими уже занялся. В первую очередь мышечными нейронами. Для переноса в мышцы наборов поведенческих алгоритмов и распределения по телу оперативной информации.
Хоть эта возможность у меня осталась. Тоже не мало… Но получиться ли у меня раскачать своё тело до такого же уровня как «старое»? Посмотрим. Хотя… Толку-то себя прокачивать? Ни от пули, ни от неожиданного ножа или какого другого холодного оружия, не убережёшься. Да и, как я понял, что-то у меня с сердечком неладное. И в этой жизни, как и в первой, и во многих других. Тело загибалось от сердечной хвори. Причём — неожиданной. Может быть, между прочим, из-за тех перегрузок, какими я его мучал. Так, может быть, ну её нафиг эту физкультуру? Излишества всякие? Для чего? Ведь не пригодились в обычной жизни от слова совсем, если не брать службу, мои навыки скалолазания, каратэ. Я и не дрался-то почти. Сам иногда встревал, но можно было бы и мимо пройти… Да-а-а… Вопрос на миллион долларов.
Вспомнив про оставшиеся в том мире мои финансовые накопления, я застонал.
* * *
[1] Ду-ин — китайский, Шиатсу — японский метод нородной медицины путём воздействия на «энергетические» точки разными способами: массаж, иглоукалывание, прижигание.
Глава 2
— Ты что это, Михаил? — спросил Харьковский. — Зубы болят?
Он уже давно выпил свои два компота и сидел, наблюдая за мной.
— Прикусил щёку, — сказал я.
— О чём думаешь?
— Он уже о жёниной подмышке думает, — сказал Шистеров, тоже, кстати, наблюдающий за мной.
— Я о ней всегда думаю, — буркнул я.
— Не заберёшь заявление? Я пока ещё не отправлял заявку о замене.
— О, как! Значит я списываюсь на берег! — понял я и сразу вспомнил, что да.
— Не-не, Григорий Григорьевич. Отправляйте заявку на замену. Не хочу ещё восемь месяцев в море торчать.
— Замена-то есть. А почему ещё восемь. Вроде, через три месяца на базу?
— Хм! Ага! После капитального ремонта? Год и восемь месяцев, будьте любезны, отпашите!
— Ты что-то знаешь? — нахмурился Харьковский.
Я знал, но сказал, пожав плечами, обратное.
— Логика.
— Фух! — выдохнул замерший Шистеров. — Напугал!
— А что тебе бояться? Валентина твоя рядом, — пророкотал стармех.
У него интересный был голос. Он, хоть и картавил слегка по понятной причине, но звуки из него выкатывались, словно горный поток, перекатывающий камни. Большие камни. Харьковский внешне соответствовал своей фамилии. Он был носаст, черноглаз и черноволос. Мне было известно, что он имел солидную плешь, которую скрывал, укладывая длинный «чуб» по спирали. Очень ловко скрывал, кстати.
— Так она и спишется, если что. Ей к родителям надо. А меня она одного не оставит.
— Да не-е-е… Не оставят нас без захода. Пару месяцев но дадут. Это сколько «промов» спишется, снова «пассажир» фрахтовать для замен?
Шистеров, круглолицый с пухлыми руками крепыш среднего роста, он как раз поднялся из-за стола, сказал, усмехнувшись:
— Контора богатая. Когда они экономили? Это разные статьи расходов.
— У Шистерова жена работает в нашей судовой бухгалтерии, — вспомнил я. — Надо бы взять аванс и заглянуть в судовой магазин. Может приодеться получится до списания. Это я до этого думал, что в нашем магазин завозят только конфеты-печенье. Теперь-то я знаю, что там много чего есть, но не про нашу честь, конечно. И продавщица ходит такая важная! Просто павлин-мавлин! Золотом-бриллиантами обвешена, как елка новогодняя. Как её ещё не «выставили» ни разу? Удивляюсь.
— Странный ты какой-то сегодня, Михаил, — сказал Харьковский и тоже поднялся.
Поднялся и я. Простую еду я ел быстро. Да, и что её было смоковать? Котлету ту?
После обеда спустился на «свою», мать её, палубу и вышел на наружу к аварийно-спасательным шлюпкам. Палуба так и называлась — шлюпочная. Посмотрел на море, покрытое льдинами. Было прохладно. Март в Охотоморье — зима, однако.
— Ска, день рождение отмечать! — подумал я. — Понаприглашал кучу народа. Самогона наварили… Литров десять. В холодильнике только три банки стоит. Но и этого впритык. Знакомых у меня много. Общительный я, да-а-а…
Я уже думал об этом теле, как о своём. Быстрая, однако адаптация и синхронизация матриц. Полное погружение в чужую реальность. Хм! Чайки летают! А до берега-то далеко. Тут и живут на корабле, а кормятся рядом. Вон какая огромная кормушка! Что творилось за бортом я не видел, но знал, что там, в буквальном смысле, кипела и бурлила жизнь. Все морские обитатели радовались присутствию плавбазы. Кроме минтая, конечно, живущего на глубине попадающего сначала в тралы, а потом к нам на борт. К «нам», да-а-а…
Я вернулся в каюту. Уснуть вряд ли получится, но попытаться стоит попробовать. В конце концов могу же я приказать матрице отключиться и включиться в часов шесть вечера? Осмотр «места происшествия» потом буду делать. Вещи, документы реципиента никуда не денутся с «подводной лодки». Сука! Как это звучит хреново! Ведь и я никуда с этой, не дай бог, «подводной лодки», не денусь, пока замена не придёт.
Я снова разделся до трусов — из потолочной «дуйки» дуло теплом — и завалился на шконку. Поразила твёрдость матраса. Снова встал и приподнял край. О, как! Под матрасом на пружинах лежала дверь. Интересно. Чтобы не прогибалась, значит. Хм! Оригинальное решение! Я снова лёг и покрутился. Удобный станок для, кхм-кхм… Но мне-то с кем? Русо туристо, млять!
В дверь тихонько постучали и кто-то сразу вошёл.
— Напарник, что ли с вахты заглянул? — подумал я и закрыл глаза.
Рядом вдруг сильно задышали.
— Ну подвинься что ли? Что придуриваешься! А то сейчас на тебя лягу.
Я охреневший открыл глаза. Такого в моей биографии ещё не было.
На меня смотрела темноволосая, очень симпатичная пышечка явно украинской наружности. Ей венок с лентами и…. Мать моя! Какие у неё сиси! Ого-го! А что тогда у моего реципиента с семейными
