По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

Одна из них пробила шиферную крышу их дома и провалилась на чердак.

Максим вскочил на ноги.

Ничего, там ребята.

Ага, а вот и вторая.

Упала на крышу, загорелась, огненным комком скатилась вниз, к ограждению.

И сразу, чуть дальше, вторая.

Подхватив лопату, Максим ловко спустился к бомбе и в одну секунду сбросил её вниз.

То же самое сделал со второй Гриша.

Максим наклонился над ограждением, посмотрел во двор, — девушки споро и деловито забрасывали бомбы песком.

Неожиданно стало легко и даже как-то весело. Отлично, начало положено и теперь он точно знает, что в этом конкретном месте, на крыше дома по 1-му Краснокурсантскому проезду враг не пройдёт.

«И как малая фронту подмога — мой песок и дырявый кувшин», — вспомнились слова из песни Владимира Высоцкого.

Песка и кувшина нет, но совковая лопата тоже сойдёт.

[1] Гусеницу.

Глава десятая

Налёт длился чуть больше часа.

Точнее, час и восемь минут.

За это время они с Гришей сбросили во двор ещё три «зажигалки», а ребята на чердаке потушили две.

Девушкам внизу досталось немного больше, — некоторые бомбы падали прямо во двор и там вспыхивали ярким огнём, но быстро гасли, забрасываемые песком.

Видимо, немцы прицельно старались попасть в академию и общежитие, — Максим видел фигурки пожарников, которые успешно занимались на крыше бывшего Екатерининского дворца тем же самым, что и Максим с Григорием на крыше общежития.

Собственно, урона «зажигалки» практически никакого не нанесли (пробитый шифер не в счёт, крышу отремонтировать не долго). А вот немцы просто так не отделались, потеряв сбитыми, минимум, четыре бомбардировщика. Один из них — «дорнье», как показалось Максиму, был сбит огнём зенитчиков, а ещё три Ю-88 завалили «ишачки» и «миги».

Потом сирена замолчала, прекратили бахать зенитки, стих гул моторов. Только лучи прожекторов продолжали безмолвно крестить небо в поисках врага.

Однако врага больше не было, — очередной налёт на Москву закончился.

— Легко отделались, — сказал Терентий, когда они с молчаливым Григорием спустились на чердак. — В прошлый раз три часа бомбили. Нам повезло, а за Яузой один жилой дом сгорел и, говорят, были раненые и погибшие.

— Война, — коротко сказал Максим. — Ладно, ребята, рад был познакомиться, пойду я спать, пожалуй. Завтра рано вставать.

Всё-таки перед сном он решил попить чаю. Успел вскипятить чайник на кухне, воспользовавшись общественным примусом, заварил чай в алюминиевой кружке, наколол рукояткой ножа сахар и только собрался сесть за стол, как в дверь постучали.

Посмотрел на часы. Одиннадцать вечера. Хм, кто бы это мог быть?

Открыл. На пороге стояла рыжеволосая Марина с холщовой сумкой в руке.

— Поздних гостей принимаешь, лейтенант? — осведомилась весело.

— Заходи, — улыбнулся Максим, посторонившись.

Марина зашла, как бы случайно задев Максима бедром, остановилась, огляделась.

— Только сегодня приехал?

— Да.

— Держи, — она протянула сумку. — Выгружай на стол.

В сумке оказалась бутылка казённой водки с залитым сургучом горлышком, половинка чёрного хлеба и банка рыбных консервов.

Максим в задумчивости потёр ладонью щёку. Пить не хотелось. Завтра утром ему нужно быть абсолютно свежим и бодрым. Но дело не в похмелье, — организм переработает алкоголь без следа. Дело в том, что последует после водки. Он догадывался, что именно. Даже не догадывался — знал точно.

Вот только не знал, надо ему это или нет.

Неправильный вопрос задаешь, сказал он себе.

Ей это надо или нет?

Судя по всему, надо и очень надо.

Иначе не пришла бы к фактически незнакомому мужику с водкой и закуской.

Иначе не шла бы от неё эта невидимая, но хорошо ощущаемая волна желания.

Женщинам, бывает, нужны мужчины, а мужчинам — женщины.

Иногда до зубовного скрипа.

Его Людмила — на оккупированной территории, за линией фронта. Свидятся ли они ещё, бог знает. А эта женщина — вот она, рядом. Молодая, красивая, сексуальная.

Сама пришла. Не он к ней, она к нему.

Кто он такой, чтобы ей отказать? Идёт война, и уже завтра они оба могут погибнуть.

Как-то неправильно это, не находишь?

Война сама по себе неправильная вещь. Она не должна быть. Но она бывает. Всегда и везде.

— Ты чего застыл? — осведомилась чуть насмешливо Марина. — Обалдел от счастья? Накрывай, давай, на стол, хозяин.

Максим проснулся, когда за окнами было темно. Но утро уже пришло, он это знал.

Правая рука ещё ощущала тяжесть головы Марины, и подушка хранила её запах. Но самой Марины не было.

Надо же, как тихо ушла, даже не заметил, подумал Максим. Впрочем, не мудрено — впервые за множество ночей я почувствовал себя дома, в безопасности (второй налёт за ночь вряд ли возможен) и расслабился. Во всех смыслах. Вот организм и отреагировал, дрых, что называется, без задних ног. Это хорошо. Значит, отдохнул.

Он и чувствовал себя отдохнувшим и отлично выспавшимся.

Спасибо, Марина, ты была прекрасна. Надеюсь, я тоже не подкачал.

Свидимся. Может быть.

Максим вскочил с кровати, убрал тумбочку початую бутылку водки (они с Мариной выпили едва треть), выбросил в мусорное ведро пустую консервную банку.

Сбегал в туалет.

Вернулся, распахнул окно, сделал энергичную получасовую зарядку, перепрыгивая в сверхрежим и обратно.

Затем сбегал в душ, побрился, поставил чайник на примус, оделся и прибрался в комнате. Попил чаю с хлебом. Помыл на кухне посуду, здороваясь с соседями.

Уже рассвело, хотя небо было затянуто сплошными серыми облаками. От незлого московского ветерка покачивалась за окном голая ветка липы. На ветке сидел нахохлившийся воробей.

Вот и глубокая осень, подумал Максим. Зима будет ранней и очень холодной. Дрожи, немчура,