По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

— Что, и горячая вода есть? — спросил Максим.

— Редко, — признал комендант. — Зато холодная, считай, всегда в наличии. И центральное паровое отопление! — добавил он зачем-то.

— Сойдёт и холодная, — сказал Максим.

Он взял у Захара Ильича постельное бельё, одеяло, несколько тарелок, стаканы, одну кружку, три большие алюминиевые ложки и две маленькие (вилок не было), отнёс всё это к себе в комнату, застелил постель, сел на стул, огляделся. Обстановка была спартанской, но комната Максиму нравилась. Он вообще любил Москву.

«А не прогуляться ли мне?» — подумал.

Часы показывали половину девятого. Детское время. Он знал, что комендантский час начинался с двенадцати ночи, а темнота за окном его не волновала.

«Схожу, пожалуй, — решил, что дома сидеть».

Надел шинель, шапку, запер комнату и вышел из дома. Пересёк двор, вышел на Красноказарменную.

Уличные фонари не горели, редкие и слабые полоски света пробивались из-за штор в окнах домов. Прохожих на улицах почти не было.

Мимо прозвенел трамвай, идущий вниз, к Яузе, и далее через мост на правый берег к станции метро Бауманская. Свет в салоне трамвая не горел, а сам он подсвечивал себе дорогу приглушённым светом фар.

Город был на осадной положении и это чувствовалось даже сильнее, чем в Ростове, — по тёмному небу шарили лучи прожекторов, и своим ночным зрением Максим даже разглядел пару аэростатов, зависших где-то над Кремлём.

Не торопясь он пошёл к Яузе, оглядывая окружающие дома. Повторялась ростовская история. Здесь, в относительной близости от центра, городской пейзаж остался почти таким же, каким его помнил Максим через сто пятьдесят лет. Во всяком случае, он был узнаваем.

Максим дошёл почти до самой Яузы и уже собрался свернуть в парк, когда ему навстречу из темноты парка вышел воинский патруль в составе лейтенанта и двоих рядовых.

Луч фонарика осветил Максима, ударил по глазам.

— Патруль, — раздался высокий, почти мальчишеский голос лейтенанта. — Военная комендатура. Ваши документы.

— Нет проблем, — недовольно сказал Максим, щуря глаза. — Свет уберите, не видно ни черта.

— Нет проблем? — повторил начальник патруля. — Как-то странно вы выражаетесь, товарищ младший лейтенант.

Однако свет убрал.

— Вам неизвестно слово «проблемы», товарищ лейтенант? Могу сказать иначе. Не вижу трудностей.

Он достал документы, протянул лейтенанту.

Подсвечивая себе фонариком, начальник патруля внимательно изучил документы Максима.

— Что вы здесь делаете? — осведомился он.

— Где именно? Здесь в Лефортово или вообще в Москве? В Лефортово гуляю, поскольку в Москве впервые. Должен же я знать город, в котором буду служить.

— Понятно, — лейтенант вернул документы. — До двенадцати гуляйте, конечно, а потом наступает комендантский час до пяти утра.

— Я в курсе, — сказал Максим.

— В курсе, — снова повторил начальник патруля. — Всё-таки странно вы выражаетесь. Ну да ладно. Один вопрос можно?

— Валяйте.

Лейтенант помялся, но всё-таки спросил:

— Вы, как я понял, прямо с фронта к нам?

— С фронта, — подтвердил Максим.

— Как там? Я просился, два рапорта написал, не пускают.

Максим ещё раз окинул взглядом начальника патруля.

Молодой, пожалуй, младше его на пару лет, и пороха, видать, не нюхал. А подвигов хочется. Тем более, когда Отечество в опасности. Чувствует, что зря ест хлеб, стыдно ему. Хороший мальчик.

— Трудно, — сказал Максим. — Немец давит, не считаясь с потерями. Но мы его обязательно остановим, разобьём и погоним обратно. Победа будет за нами, можете в этом даже не сомневаться.

— Я и не сомневаюсь. Просто… стыдно в тылу сидеть, когда другие на линии огня стоят, и жизни за Родину отдают.

— Отдать жизнь за Родину просто, — нравоучительно заметил Максим. — Гораздо сложнее одолеть врага и при этом остаться в живых. Не торопитесь на фронт, лейтенант. Всему своё время. Уверен, вы туда попадёте и докажете свою храбрость и преданность Родине.

— Спасибо, — смущённо сказал лейтенант. — Мне было важно услышать это от фронтовика. А можно ещё вопрос?

— Можно, — засмеялся Максим.

— Как это вы гуляете в такой темени? Не видно же ни зги. У нас хотя бы фонарик и места эти мы знаем.

— Ну, кое-что всё-таки видно, — сказал Максим и, решив сжалиться над лейтенантом, добавил. — А вообще, у меня от природы развито ночное зрение. Вижу ночью почти как днём.

— Здорово! — восхитился лейтенант. — Мне бы так… Что ж, гуляйте, запретить не могу. Но будьте осторожны.

— Что, неужто бандиты?

— Мародёры шалят, бывает, — неохотно признался лейтенант. — Хотя за последнюю неделю их хорошо прищучили.

— Ничего, — сказал Максим. — Я не боюсь ни мародёров, ни бандитов. Обязуюсь в случае встречи сдать их, куда следует.

— Лучше не надо, это дело милиции. Просто позвоните по телефону в милицию. Ближайший вон там висит, на стене дома по Красноказарменной, — он показал рукой.

— Да, спасибо, я его видел, когда шёл.

— Тогда не смею задерживать, — неожиданно по-старорежимному произнёс лейтенант, чётко козырнул, повернулся, и патруль мимо Максима проследовал вниз, к мосту через Яузу.

Максим погулял по парку, вдыхая не сравнимый ни с чем запах опавшей листвы и близкой речной воды.

Парк был совершенно пуст, и в какой-то момент Максиму показалось, что он остался совершено один во всей Москве, а может быть и на всей планете.

Человечество в одночасье пропало незнамо куда, провалилось в пространственно-временную трещину, и теперь ему до конца жизни придётся влачить жизнь Робинзона. Без малейшей надежды встретить Пятницу и дождаться спасения.

Со стороны Красноказарменной улицы раздался звук мотора, проехала грузовая машина. Два луча прожекторов скрестились и разошлись в небе.

Уф, всё хорошо, никто никуда не провалился. Если не считать его