По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

— Только тех, кто готов любить нас, — твёрдо ответил Максим. — Мы не можем помочь всем униженным и оскорблённым.

— Так-так, это уже политика. А кому, по-твоему, мы должны помогать?

— Тем, кто хочет помочь себе сам, а затем готов отплатить добром за добро. Никакой перманентной революции, никакого троцкизма, партия уже осудила подобный подход и, считаю, правильно сделала. Мы должны работать сначала на победу, а после неё на благо нашей Родины и наших советских людей. Всё остальное — по возможности.

— Я рад, что не ошибся, — сказал Михеев. — Ты уже почти готовый чекист-универсал. Всё, как ты только что говорил, — он принялся загибать пальцы. — Образование и политическая грамотность — на уровне. Умён, начитан, образован не хуже какого-нибудь, прости господи, интеллигента, но при этом твёрд в своих коммунистических убеждениях. Лётчик-истребитель и очень хороший лётчик-истребитель. Из лучших. Фронтовой разведчик-диверсант. Тоже из лучших, я наводил справки. Немецким владеешь, как родным. В людях разбираешься. Даже, вон, отлично поёшь и на музыкальных инструментах играешь. Актёрские задатки в тебе тоже есть, как я вижу. Наконец, молод, силён, храбр и самоотвержен. Видишь в темноте и слышишь, как кошка. Отличная реакция и феноменальная память. Людей любишь и ценишь, в чём я лично убедился, когда мы выходили из окружения. Что ещё нужно? Соглашайся, Коля. Это лучшая работа для таких людей, как мы.

В Москву вылетели на следующий день.

Оказалось, что товарищ комиссар госбезопасности заранее позаботился обо всём, и с документами о переводе младшего лейтенанта Николая Ивановича Свята в структуру НКВД никаких проблем не возникло.

Максим собрал вещи, попрощался с боевыми товарищами сначала в Кулешовке, затем в Новочеркасске, куда они домчались на «эмке» Михеева, и они отправились на Ростовский аэродром, где уже ждал пассажирский Ли-2.

Летели вдвоём (шофёр Михеева погнал «эмку» в Москву, пообещав, что приедет уже завтра). Самолёт был полон военными и гражданскими, направлявшимися в Москву по своим неотложным делам.

Отнесли шинели и гитару в гардеробное отделение, вещи сунули под сиденья, пристегнулись. Заработали двигатели. Ли-2 вырулил на взлётную, остановился. За квадратным иллюминатором виднелась пожухлая осенняя трава, какие-то низкие аэродромные постройки; трепыхалась на высоком шесте красно-белая полосатая «колбаса», указывая направление ветра. По небу бежали низкие плотные облака, обещая скорую непогоду.

Ну, с Богом, подумал Максим.

Двигатели взревели. Самолёт тронулся с места и побежал, набирая скорость. Набрав, оторвался от земли и стал карабкаться в высоту. Вскоре он прошил облака и, весь залитый солнцем, поплыл над бесконечным облачным морем в сторону Москвы.

Полёт занял четыре часа.

Всё это время Максим благополучно проспал в кресле, компенсируя фронтовой недосып, и открыл глаза только тогда, когда Ли-2 коснулся колёсами бетона взлётно-посадочной полосы Центрального аэродрома имени М. В. Фрунзе на Ходынке в Москве.

Темнело. Начался мелкий дождь. В квадратном иллюминаторе ничего интересного видно не было.

Они дождались остановки самолёта и трапа, взяли вещи и вышли вместе с остальными пассажирами. Кто-то из них отправился к зданию аэропорта неподалёку пешком. Кого-то прямо здесь, на лётном поле, ждали машины.

Ждала машина и товарища комиссара госбезопасности — чёрный, блестящий под дождём четырёхдверный американский седан Dodge D8 тысяча девятьсот тридцать восьмого года выпуска.

Хорош агрегат, присвистнул про себя Максим. По-генеральски встречают. Впрочем, ничего удивительного — товарищ Михеев Анатолий Николаевич и есть целый генерал-лейтенант.

Сели, поехали.

— Забыл сообщить, — сказал Михеев. — Ты спал, будить не хотелось. Будешь жить в командирском общежитии при Военной академии имени товарища Сталина. Это в Лефортово, 1-й Краснокурсантский проезд. Там тебе целую комнату на одного выделили. Цени.

— Ценю. А почему там?

— Потому что наше общежитие переполнено, по пять-шесть человек в комнатах живёт. А мне нужно, чтобы о тебе знало как можно меньше народа.

— Даже чекистов?

— Даже чекистов.

— Так мне что же, и знакомств заводить нельзя, бирюком держаться?

— Можно. Но вот о своей работе распространяться не след. Чекист и чекист, служу на Лубянке, она же бывшая Никольская, а нынче площадь Дзержинского. Бывал в Москве раньше?

— Не приходилось, — пришлось соврать Максиму.

— Ничего, освоишься. Запомни главное: от твоего общежития до станции метро Бауманская пятнадцать минут быстрого хода. Двадцать, если не торопиться. Можно на трамвае три остановки проехать. От Бауманской едешь до площади Революции. Это семь минут. Десять, если с запасом. Оттуда до площади Дзержинского минут пять-семь пешком. Итого: полчаса. Для Москвы это не время.

— Полчаса — сорок минут, — въедливо заметил Максим.

— Это для разгильдяев сорок минут, — отрезал Михеев. — А для дисциплинированных людей — полчаса. Ладно, тридцать пять минут максимум. Деньги есть у тебя?

— Есть, — похлопал по карману Максим.

— А, чёрт, отставить, деньги тебе сейчас не помогут, Москва на осадном положении, продовольствие только по карточкам продают, а карточки раньше завтрашнего дня ты не получишь.

— А рынки? — спросил Максим, вспомнив Ростов.

— Негоже чекисту с рынка харчеваться, спекулянтам кровное отдавать, — жёстко сказал Михеев.

— Ну, иногда, думаю, можно, — миролюбиво заметил Максим. — В исключительном, так сказать, случае.

— Иногда можно и в окно вместо дверей попасть. В любом случае закрыто уже всё, на рынок с утра надо. Что же делать…

— Да не переживайте, товарищ комиссар, — сказал Максим. — Перекантуюсь как-нибудь, не впервой.

— Разрешите сказать, товарищ комиссар? — подал голос шофёр.

— Говори.

— В нашей столовой на Лубянке можно поужинать. Она до восьми вечера, а сейчас только девятнадцать часов. Поужинаем, а потом я всех отвезу, куда надо.

— Спасибо, — сказал Михеев. — Как это я сразу не догадался… Что значит фронт, отвык. Правильное решение.

В той, другой своей жизни, отстоящей на полтора века вперёд, Максим жил в Москве. Жил, когда учился в Бауманке, и потом часто бывал по разным делам. Теперь