Петр Третий. Огнем и Мечом - Владимир Викторович Бабкин
— Да, я помню его историю.
— Если бы Пётр Второй не умер случайно, то был бы или куклой на Троне или с ним бы что-то случилось вдруг. Поэтому, сын, смотри по сторонам и слушай. О малейших сомнениях говори со мной. Договорились?
Кивок.
— Да, пап. Договорились.
— И Алексей может не знать о заговоре против тебя. Не подозревай его почём зря.
Угу. Как Александр Первый «Не знал» о заговоре против своего отца — Павла Первого.
— Но — будь внимателен.
Мы помолчали.
Заинтересованное:
— Пап, а много людей, которые выдерживали пытки на дыбе?
Пожимаю плечами.
— Не знаю таких.
— Но, я вот читал дело Лопухиной. Особо подчёркивалось, что Бестужева-Рюмина под пытками ничего не сказала и никого не оговорила.
Откидываюсь на спинку жёсткого стула палача и прикрываю глаза.
— А её, сын, никто ни о чём и не спрашивал.
Пауза.
— Это как, пап? Поясни.
— Обыкновенно. Следствию её ответы были не нужны. Елизавете Петровне тоже. Всё было ясно и без её показаний. Наговорит ещё лишнего, разбирайся потом. Так что её и не спрашивали толком. А тут я ещё уговорил Матушку не рвать Бестужевой-Рюминой язык и даже не высылать в Сибирь в монастырь. Так что её слегка попугали и выслали в ссылку в её собственное имение.
— Это из-за Ягужинской?
Открываю один глаз:
— Сын, ты что-то больно умный стал. Ну, да, из-за Анастасии. Где это ты нахватался таких знаний?
Усмешка:
— При Дворе. А ещё говорят, что баронесса Нартова — твоя любовница.
Ох, грехи мои тяжкие, прости Господи.
— Отвечу тебе, как мужчина мужчине. Нет, баронесса Нартова не моя любовница. Но, мы жили вместе до приезда в Россию твоей мамы. Удовлетворён ответом?
— Вы были очень близки?
— Да, что ж такое-то!
— Пап, я уже не совсем маленький мальчик. Тем более я вырос при Дворе.
Справедливость в его словах есть. Кто ему лучше ответит на щекотливые вопросы моего прошлого — я или зловредный злопыхатель, шепчущий в неокрепшие уши всякую грязную дрянь, смакуя подробности?
— Да, Павел, мы с Екатериной эдле фон Прозор были очень близки. Удовлетворён?
Кивок.
— Спрашивай у меня, если что. Не слушай сплетни.
— Хорошо, пап. А на дыбе все откровенны?
— Зависит, как спрашивать. И кого. С военными, которые прошли всякие битвы, сложнее, а со всякими дамами, гражданскими чиновниками и прочими тыловыми крысами всё просто. Человек пуглив по своей сути. На самом деле, если не под протокол и прочие формальности, то даже самый ярый ветеран, если правильно спрашивать, расскажет все через четверть часа допроса.
Особенно, если устроить экспресс-допрос. Но, допрашиваемого потом не соберёшь в кучку. Но, Павлу пока незачем об этом говорить.
Мрачно.
— Сын, мне тут надоело. Пойдём. Погуляем.
… Мы вышли во двор. Позади было довольно утомительное путешествие из Петербурга. Конечно, большую часть дороги мы ехали в карете, и лишь подъезжая к военным лагерям или городам, мы с Павлом садились в седло. Встречи. Смотр войск. Лучшие люди. Приём. Бал. Всё, как всегда. Цесаревич неплохо танцевал, так что местные барышни только о нем и шептались, вздыхая. Какой прекрасный и романтичный Кронпринц!
Душка просто. То ли ещё будет.
Конечно, самый роскошный приём был в Кёнигсберге. Зал Московитов в замке был богато украшен, приём, танцы, лучшие люди, танцы, лучшие люди, «Государь Император, Государь-Наследник, имею честь и счастье представить вам свою жену и дочь…»
Зал Московитов
Лишь на третий день мы с Павлом добрались до пыточной. Что ж, надежда на то, что нас там не станут беспокоить, вполне оправдалась. Ведь даже тут, во дворе замка, на нас смотрит несколько десятков пар глаз. Близко не подходят, так чтоб сильно явно и нагло, но, «случайно», на пути попадаются. Реверансы, то-сё.
Кто мы для них? Не могу сказать однозначно. Мы с Павлом — православные. И всё Августейшее семейство наше — православное. Потому враги по вере. Ортодоксы и еретики. Но, они и Чингисхану присягнули бы по ходу дела. С другой стороны, мы — немцы. Свои. И у меня с Линой одна с ними вера. Была. А сменить конфессию для высшей (и не только) аристократии пусть и не два пальца об асфальт, но, вполне обычное дело. Из дочерей Николая Второго лишь одна наотрез отказалась выходить замуж за заморского принца и менять веру. Все жёны русских Императоров принимали православие. А дочери — наоборот чаще всего, отказывались от него. Смотря за кого замуж.
И это не мы такие — жизнь такая. Не было принято в Европе настолько уж придерживаться веры и конфессии. Было. Не спорю. Но, не так чтобы уж совсем не случались переходы. Католики больше держались, а всякого рода реформистские конфессии смотрели на жизнь просто.
Да, и католики. Париж стоит мессы, как сказал в своё время новый католик Генрих Наварский. Он к ним. Невесты в обратную сторону. На улице у нас XVIII век просвещения.
В конце концов, мы все — христиане.
Мы с Цесаревичем слегка киваем, сохраняя достоинство, и продолжая беседу вполголоса.
— Как тебе Кёниг?
— Типичный немецкий город. Что-то вроде нашей Риги той же. Петербург не такой. И хоть у нас вокруг столицы полно немецких названий, но, у нас другой стиль. Не такой мрачный. Ты, как, собираешься Кёниг вообще присоединять к России?
Делаю неопределённый жест.
— Я не знаю, сын. Как жребий ляжет. Понимаешь, есть всегда желание получить всё, а потом хотя бы половину, а в конце — хоть что-нибудь.
— И что для тебя «хоть что-нибудь»?
— Мемель и округа. Нам нужен незамерзающий порт.
— Но, пап, ты же провозгласил себя Царём Пруссии.
Киваю.
— Да. Но, этого никто не признаёт. Твоему прадеду понадобилось два десятка лет, чтобы титул Императора Всероссийского признала та же Франция. Это политика, торги, расклады, союзы. Очень много всего. Часто приходится где-то что-то уступать. Или, наоборот, откусить пожирнее, а потом торговаться насчёт того,
