Куратор 2 - Никита Киров
Взгляд у Трофимова стал свирепым, вот сейчас он вышел из себя. Я замолчал, глядя на него, скрывая, что думал на самом деле.
— Во-первых, Толя, — медленно сказал он, — тут ты мне врёшь. У меня показания есть, что…
— Так всё на телефоне, — показал я и сделал вид, будто увидел уведомление, которое нужно срочно открыть.
— … как там было на самом деле, — закончил Трофимов. — Во-вторых, шкет, Давыдов, что о нём не говори — был мужиком достойным, стране служил тридцать лет, и такого вранья о себе не заслужил!
Да кто бы говорил. Сам на меня столько всего вывалил. И грохнул, и предателем объявил, и всех моих знакомых подвёл под монастырь. Но ему стало обидно, что какой-то пацан так говорит о его старом знакомом.
Хотя я всего-то немного приукрасил ту историю, в которой участвовал сам. Но Толя точно сказал бы что-нибудь в таком роде, если бы его после того разговора не сбили.
— Так что завязывай придумывать, — сказал он, глядя на меня исподлобья. — Это настоящий мужик был, таких больше не рождается. Ладно, что там ещё?
— А я откуда знаю? — с детской непосредственностью спросил я и продолжил листать телефон прямо при нём.
Трофимов нахмурил лоб с таким видом, будто хотел разобраться со мной прямо здесь. Но я и правда его сбил с мысли.
Он профи, ведёт диалоги, но он ушёл из Комитета в 91-м, и современную молодёжь совсем не понимает, ведь не доводилось общаться, а родные дети и внуки его избегают. Уверен, что если бы он опрашивал Мишу или Сашу, те бы довели его до белого каления ещё быстрее.
Вот он и сбился.
— Кто тебя о нём спрашивал? — вспомнил он.
— В больнице спрашивали, — начал перечислять я и снова открыл телефон, после чего замолчал на несколько секунд, будто увлёкся тем, что там увидел.
Старик с намёком кашлянул.
— Ну и после спрашивали постоянно, — продолжил я. — Его же застрелили, я читал, когда из комы вышел.
«Лучше бы не выходил», — пробормотал Трофимов.
Не в голос, но по губам я читать умел.
— Вот и интересно всем было. Ещё интервью брали, девушка с сайта, жду, когда выложат. Всё обещает-обещает, так бы вам скинул, и не пришлось бы говорить.
— И не выложат, — пообещал он. — Прослежу.
— А чего такое?
— А ничего. Нечего. В моё время всякую фигню в газетах не печатали. Больше ничего?
— Да нет, вроде. Видео же есть, — напомнил я. — Всё опубликовать хотел.
— И чего не опубликовал?
— Так не хайпе уже.
Он скрипнул зубами.
Здорово старик обозлился. Не любит он работать с молодёжью, это я давно знал. Поэтому и вёл себя соответствующе — порой вызывающе, порой юлил, ещё и телефон постоянно доставал и листал, отвлекался.
В общем, делал всё то, что, как он думал, делает вся современная молодёжь. Из-за этого он бесился и явно жалел о потраченном времени.
— Всё с тобой понятно, — бросил он, нахмурившись, и поднялся со стула.
Никаких сигналов наружке, никаких платков, попыток поправить галстук или надеть очки.
Никаких сигналов о ходе встречи, чтобы кто-то вмешался, как было в прошлый раз.
Он клюнул. Решил, что говорит с молодым парнем, который вообще ничего не знает, и что время и ресурсы группы наблюдения потрачены впустую. И, что более важно, группа из Центра тоже тратит его впустую со мной.
Или он подумал, что меня использовали для отвлечения, и он купился. Я его слишком хорошо знаю, и это раздражение читается явно.
Я его убедил, что он ошибся со мной.
Ни одного вопроса про сегодняшние дела, про Фатина, Воронцова или тайники. Трофимов не выведал у меня ничего. Зато я теперь знаю точно, что от Кати и её группы утечек не было, кроме того «интервью», но о котором он мог узнать в ходе слежки за ними.
Никаких намёков или вопросов о «Горизонте» или о той просьбе, что утром попросила Катя. Ничего о том, что я намекнул им о лесе или о каких-то разговорах погибшего полковника по телефону.
Это радовало. С группой можно понемногу работать и давать им разные данные.
А Трофимов вынужден отступить. Он думает, что проиграл, потому что потратил время, но не знает, как был близок к разгадке.
Зато за меня старого вступился, лицемерный гад.
— И одну вещь запомни, — грубо бросил он на прощание. — Как говорит молодёжь — за базаром следить надо. Так что не придумывай ничего о людях, которых не знаешь.
— Мы так не говорим, — невозмутимо сказал я. — Кринж какой-то, если честно.
Трофимов развернулся и пошёл к выходу. На улице на него посмотрел охранник, ожидая распоряжений, но тот просто махнул рукой.
Это не сигнал к действиям, никакой не условный знак. Этот жест значит одно — да ну его нахрен.
Охранник пожал плечами и убрал телефон.
Никаких инструкций не будет. Я в курсе, что Трофимов слушает собеседника по громкой связи, но сам шепчет на ухо охраннику, что говорить в ответ, потому что опасается, что его голос запишут и смонтируют или обучат на нём нейросеть, чтобы она говорила как он.
Поэтому, когда он уехал, я украдкой проверил свой тонкий диктофон. Записано.
Обучим точно. Племяш Хворостова сможет с этим что-нибудь сделать.
Я подождал ещё, допил остывший кофе. Коньячок так и оставил во фляжке, выпью вечером.
Позже вышел, проверив, нет ли за мной хвоста. Ушли все, кого я заметил, и не было никого нового.
Он махнул на меня рукой и поехал проверять другие зацепки. Злой, что потратил время.
* * *
Снова съёмная квартира, новый костюм и запах дорогого одеколона. Маскировку я наводил уже привычно.
Сейчас я выгляжу, как молодой банковский сотрудник, сын директора, которого отец устроил на работу к себе. Меньше тридцати, дорогой забугорный вуз и запах лёгких денег. И понты.
Тачки только не хватает, но внутри ресторана на машине не поездишь.
После приготовлений я поехал на такси за наличку. Одна машина как раз дежурила возле киоска, где продавали самсу и крутили шаурму.
Приехал я в центр, меня высадили в квартале от одного из заведений Баранова. Но мне был интересен не он сам, а другой человек из его команды. Да и тем более сейчас Баранов никуда выходить не будет, раз обложился охраной со всех
