Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин
– Ты где был? – удивился Йозеф, утирая пот с лица.
– В Большом Лесу, – серьезно ответил Станислас. – Это вон там.
Действительно, у него за спиной толпились темные и густые деревья.
– Там небось прохладно? – с завистью спросил Йозеф. – А чем ты там занимаешься?
– О, я наношу на карту тропинки. Просто ради развлечения. Эта роща ведь на самом деле куда больше, чем кажется отсюда. – Станислас помолчал и прибавил: – Ты ведь никогда там не был? Тебе, наверно, было бы приятно познакомиться с Дубом.
И юноша следом за ним перепрыгнул через канаву и пошел сквозь плотную зеленую мглу к Дубу. Он никогда еще не видел таких больших деревьев! Впрочем, он их вообще не слишком много видел.
– Наверное, он очень старый, – с уважением сказал Йозеф, ошеломленно взирая снизу вверх на ветви гигантского Дуба; их ряды представлялись ему множеством галактик, где вместо звезд – бесконечные зеленые листья.
– О да, лет сто, а может, двести или триста, а может, шестьсот, – сказал мальчик. – Попробуй-ка обхватить его руками!
Йозеф изо всех сил раскинул руки, тщетно стараясь не касаться щекой шершавой коры.
– Его только четыре человека обхватить могут, и то с трудом, – пояснил Станислас. – Я называю его Иггдрасилем. Только, конечно, Иггдрасиль – ясень, а не дуб. А хочешь посмотреть Рощу Локи?
Пыльная дорога и жаркий белый солнечный свет остались где-то далеко позади. Юноша следом за своим провожатым все глубже погружался в зеленый лабиринт, в эту игру в мифологические имена, принадлежавшие, однако, вполне реальным деревьям, тихому воздуху, земле. Под высокими серыми ольхами у сухого русла ручья они поговорили о гибели Бальдра, и Станислас указал Йозефу на темные сгустки омелы высоко на ветвях дубов поменьше. Покинув рощу, они побрели по дороге – вниз, к Асгарду. Йозеф чувствовал себя неловко в темном костюме, который купил на последнем курсе. В кармане у него лежала книга на мертвом языке. И хотя по лицу у него стекали капли пота, он был страшно доволен. Пусть сам он никаких карт не составлял и вообще слишком поздно попал в этот лес, зато хоть раз успел по нему пройтись! Поль все еще копал свой туннель, словно не слыша доносившихся от дома ударов по металлическому треугольнику, которыми возвещали обеды, ужины, пожары, заблудившихся детей и прочие важные события.
– Пошли-ка быстрей, уже обед! – велел Полю Станислас.
Мальчик соскользнул с насыпи, и они пошли к дому вместе – одному семь, другому четырнадцать, третьему двадцать один.
Потом Йозеф помогал профессору паковать книги – целых два чемодана, небольшая библиотечка по истории Средних веков. Йозеф любил книги читать, а не укладывать в чемоданы, однако профессор попросил помочь его, а не Томаса. «Вы не поможете мне уложить книги?» – сказал он. Не такой работой Йозеф думал здесь заниматься. Он с отвращением разбирал книги и стопку за стопкой складывал в ненасытные железные сундуки; сам профессор работал энергично и увлеченно, баюкая инкунабулы, точно младенцев, с каждым томом обращаясь ловко и любовно. Потом встал на колени, запер чемоданы и сказал: «Спасибо, Йозеф! Теперь все» – и опустил бронзовые скобы, словно подводя итог их летних трудов. Да, теперь действительно все. Йозеф сделал за это время удивительно много, он даже не рассчитывал на такие результаты, но теперь занятий не оставалось, и он уныло поплелся в тень Четырех Вязов. Однако там уже сидела жена профессора, в которую ему не положено было влюбляться.
– Я стащила ваш стул, – дружелюбно сообщила она. – Садитесь на травку.
Честно говоря, там было больше земли, чем травы, но все здесь называли это «травкой», и он подчинился.
– Мы с Розой обе совершенно без сил, – продолжала она, – даже думать о завтрашнем дне не хочется. Хуже всего предпоследний день: постельное белье, посуда, перевернуть тарелки вверх дном, поставить мышеловки, и вечно какая-нибудь кукла потеряется, а найдется только после того, как все будут несколько часов искать ее, переворачивая кучи белья… Потом еще нужно повсюду подмести, все запереть… Ох, до чего же я ненавижу эти сборы! И ненавижу запирать этот дом!
Голос у нее звучал легко, чуть жалобно, словно крик птицы в роще; как и птице, ей было безразлично, слышит ли кто-нибудь ее жалобы и как звучит ее голос.
– Надеюсь, вам здесь понравилось? – спросила она.
– Очень, баронесса!
– Вот и хорошо. Знаю, Северин совершенно замучил вас работой. И все мы такие неорганизованные – и мы сами, и наши дети, и наши гости. Кажется, здесь каждый существует сам по себе, а вместе мы собираемся только перед отъездом… Надеюсь, вас это не очень огорчало?
Действительно, все лето приливами и отливами дом заполняли волны гостей: друзья детей, друзья баронессы, друзья, коллеги и соседи барона, просто охотники на уток, ночевавшие в пустующей конюшне, поскольку все свободные комнаты оказывались заняты польскими медиевистами и приятельницами баронессы с целыми выводками детей, и самый младший из них каждый раз умудрялся свалиться в пруд. Ничего удивительного, что сейчас здесь казалось так тихо, по-осеннему тихо: бо́льшая часть комнат пустовала, поверхность пруда была зеркально гладкой, холмы тихи, нигде не слышался смех.
