Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин
– Эти… ваши условия справедливы, – сказал Андре.
Могескар поставил в круг света чернильницу, нащупал ее верх, обмакнул перо и передал его Андре, положив перед ним лист бумаги. Андре с трудом приподнялся. Он уже с минуту царапал пером по бумаге, когда Могескар вдруг сказал:
– А я хорошо помню вас, Калинскар. Мы охотились вместе на дальних болотах. Вы отлично стреляли.
Андре перестал писать и посмотрел на него. Ему все казалось, что этот мальчик вот-вот снимет свою ужасную маску и взору явится его прежнее лицо.
– Когда принцесса покинет замок? Должен ли мой заместитель выделить сопровождающих, чтобы она спокойно переправилась через реку?
– Завтра, в одиннадцать вечера. Ее будут сопровождать четверо наших людей. Один из них должен вернуться – это послужит гарантией ее спасения. Похоже, Калинскар, это милость Господня, что осадой руководите именно вы. Я вас помню, я вам доверяю. – Его голос был удивительно похож на голос Изабеллы: легкий, самоуверенный, чуть гортанный. – Надеюсь, вы можете положиться на своего заместителя? Он сохранит все в тайне?
Андре потер виски – ужасно болела голова. Слова, написанные им, разъезжались вкривь и вкось.
– Сохранит ли он в тайне? Так вы хотите, чтобы… все условия… вы хотите, чтобы ее спасение было организовано втайне?
– Разумеется! Как вы думаете: хочется мне, чтобы говорили, будто я предал свою мужественную сестру ради собственного спасения? Неужели вы думаете, что она уедет, если будет знать цену своей свободы? Ведь она считает, что отправится молить короля Гульхельма о помощи, а я пока постараюсь здесь продержаться!
– Князь, она никогда не простит…
– Мне нужно не ее прощение; я хочу, чтобы она была жива. Она последняя из нашей семьи. Если она останется здесь, то непременно постарается погибнуть, если вы в конце концов все-таки замок возьмете. Я ставлю на кон и замок Моге, и доверие Изабеллы ко мне ради сохранения ее жизни.
– Простите, князь, – сказал Андре прерывающимся голосом, в котором слышались слезы. – Я не сразу вас понял. Голова у меня работает плохо. – Он обмакнул перо в чернильницу, которую держал перед ним слепой, приписал еще одно предложение, подул на листок, свернул его и вложил в руку князя.
– Можно мне повидать ее, прежде чем она уедет?
– Не думаю, чтобы она согласилась прийти к вам, Калинскар. Она вас боится. Она не знает, что предам-то ее я.
Могескар убрал руку, и она исчезла в окутывавшей его тьме. Свеча горела лишь возле постели Андре – единственный огонек во всем высоком длинном зале, – и он не мог оторвать глаз от этого золотистого пульсирующего облачка света.
Через два дня замок Моге был сдан, а его хозяйка, ничего не ведая, полная надежд, мчалась верхом по нейтральным землям на запад, в Айзнар.
* * *
В третий и последний раз они встретились совершенно случайно. В сорок седьмом Андре Калинскар не воспользовался приглашением князя Георга Могескара остановиться в замке на пути к границе, где произошло военное столкновение. Не в его правилах было избегать свидетельств своей первой крупной победы и отказывать во встрече бывшему противнику, гордому и благодарному, и можно было предположить, что он либо боится заезжать в замок Моге, либо совесть у него нечиста, хотя вряд ли его можно было обвинить в чем-то подобном. Тем не менее он в замок Моге не заехал. А встреча его и Изабеллы произошла тридцать семь лет спустя на одном из зимних балов в доме графа Алексиса Геллескара в Красное. Кто-то вдруг взял Андре за руку и сказал:
– Принцесса, позвольте мне представить вам маршала Калинскара. А это принцесса Изабелла Пройедскар.
Он, как всегда, низко поклонился, однако, выпрямившись, застыл, вытянулся в струнку: эта женщина оказалась выше его по крайней мере на дюйм. Ее седые волосы, согласно тогдашней моде, были высоко подняты и уложены в прихотливую, со множеством локонов прическу. Вставки на платье украшала причудливая вышивка мелким жемчугом. С полного бледного лица прямо на него смотрели серо-голубые глаза – смотрели с явным дружелюбием. Она улыбалась.
– Я знакома с домом Андре, – проговорила она.
– Принцесса! – пробормотал он, потрясенный.
Она располнела и стала теперь величавой, уверенной в себе дамой. А он так и остался худым, кожа да кости, и к тому же хромал на правую ногу.
– Моя младшая дочь Ориана.
Девушка лет семнадцати сделала ему реверанс, с любопытством на него поглядывая – еще бы, герой, прошел три войны, тридцать лет провел на полях сражений, заставил распавшееся было государство вновь стать единым, чем и заслужил простую и не подлежащую сомнениям славу в народе! Ах, что за тощий маленький старикашка, сказали девичьи глаза.
– А ваш брат, принцесса…
– Георг давно умер, дом Андре. Теперь хозяин Моге – мой кузен Энрике. Но скажите, а вы женаты? Я знаю о вас не больше того, что известно всему свету. Мы с вами так давно не виделись, дом Андре! Со времен нашей последней встречи прошло в два раза больше лет, чем сейчас этой девочке…
Тон у Изабеллы был материнский, жалостливый. Былая самоуверенность, даже заносчивость, и былая легкость исчезли; исчезли и те чуть гортанные нотки, выдававшие сдерживаемую страстность и опасения. Теперь она больше никаких опасений в его присутствии не испытывала. И ничего не боялась. Это была замужняя дама, мать, бабушка; дни ее клонились к закату, меч в ножнах повешен на стену за ненадобностью, замок отнят; и ни один мужчина больше не являлся ее врагом.
– Да, я был женат, принцесса. Но моя жена умерла в родах, а я в то время воевал. Это случилось очень давно. – Он говорил резко, отрывисто.
Она ответила банальностью и по-прежнему жалостливым тоном:
– Ах, как печальна жизнь, дом Андре!
– А когда-то вы и не подумали бы сказать так – помните, на стенах замка Моге.
Голос его звучал еще более отрывисто: сердце пронзила острая боль при виде ее – такой. Она равнодушно посмотрела на него своими серо-голубыми глазами – просто посмотрела, и все.
– Да, пожалуй, – согласилась она, – вы правы. Но если бы мне тогда позволили умереть на стенах замка Моге, я бы сочла это счастьем, веря, что жизнь заключает в себе великий страх и
