Деньги не пахнут 4 - Константин Владимирович Ежов

И вдруг – резкая пауза. На одном из снимков к зданию потянулась вереница чёрных машин, блестящих лакированными боками.

– Несколько месяцев назад камеры стали фиксировать регулярные визиты кортежей. Эти автомобили предположительно связаны с процессом сделки.

В воздухе повисло напряжение. Во время слияний и поглощений подобные приезды – дело привычное: сюда наведываются топ-менеджеры, юристы, банкиры, консультанты. И почти всегда пользуются одинаковыми, неприметными чёрными машинами напрокат.

– Проверка прокатных агентств показала: в те дни автомобили брали сотрудники "Голдмана" и "Эпикуры". Но главное – даты.

Белая Акула указал пальцем в угол экрана, где мерцала цифра.

– Эти визиты фиксируются начиная с марта. Мы поднимали архивы вплоть до 2013 года – ничего подобного прежде не наблюдалось. Значит, именно весной начались реальные шаги к поглощению "Double Crab House".

Ведущий нахмурился.

– Но ведь совет директоров "Эпикуры" одобрил продажу "Гавани Лобстер" ещё в сентябре прошлого года…

– Верно. То есть продажа произошла раньше, а поглощение началось только потом. Уитмер утверждал, что сделка нужна ради покупки нового бренда. Но эта версия не совпадает с хронологией, которую показывают снимки.

В студии стало тише – слышно было, как шелестит бумага в руках ассистентов за кулисами.

– Однако одного этого недостаточно, – заметил ведущий, глядя на экран. – Ведь не исключено, что делегация пользовалась другими машинами. Или же представители "Double Crab House" сами приезжали к "Эпикуре".

– Конечно, эти снимки – не окончательное доказательство. Но в череде сомнительных совпадений появился ещё один штрих. Недавно в Shark Capital поступила анонимная информация.

Кадр сменился. Теперь зрителям показали копию письма, словно вырванного из чьей-то переписки.

– Этот отчёт свидетельствует: "Эпикура" проводила исследования пищевых привычек афроамериканцев. Только этой группы. Ни одной другой.

На лице ведущего проступила жёсткая складка.

– Странно… почему именно эта аудитория?..

– Все, кто знаком с "Гаванью Лобстер", знают: основная клиентская база сети – афроамериканцы.

Слово "раса" прозвучало в студии, как металлический звон. Воздух будто сгустился, и даже камеры замедлили дыхание. В Америке подобные темы требовали осторожности, словно хождения по хрупкому льду. В студии повисла густая тишина, нарушаемая лишь ровным гулом камер и еле слышным треском наушников у ведущего. Белая Акула говорил медленно, словно каждое слово выверял на весах, и в голосе его звучала уверенность, от которой становилось не по себе.

– В последнее время в обществе всё чаще поднимается тема системной дискриминации афроамериканцев. Особенно пристально стали разбирать экономическую сторону этой проблемы, – прозвучало в эфире.

При слове "раса" ведущий заметно напрягся. Лицо его словно окаменело, черты заострились, взгляд стал тяжелее. Но Белая Акула, будто не замечая этого, продолжил, не позволяя разговору свернуть в сторону.

– Крупнейшие компании всё чаще подвергаются критике за то, что уходят из афроамериканских районов или резко сокращают инвестиции, прикрываясь объяснением о "низкой рентабельности". В этом ряду можно назвать телекоммуникационные фирмы, банки, сети ритейла, даже медицинские компании. А результат один – у миллионов людей ограниченный доступ к интернету, банковским услугам, магазинам и здравоохранению.

Перечислив всё это, он сделал паузу, позволив словам осесть в сознании зрителей, а затем тихо, но жёстко подвёл к сути:

– Есть серьёзные основания полагать, что "Эпикура" поступила так же, отказавшись от "Гавани Лобстер".

Ведущий приподнял брови.

– Вы хотите сказать, что компания сознательно ушла из районов с преобладающим афроамериканским населением?

– Именно. Причём уход этот был не спонтанным, а тщательно просчитанным. Они проанализировали прибыльность клиентов из этой группы и решили, что бизнес нерентабелен. Продажа бренда – это и есть фактический отказ, пусть и замаскированный.

Воздух в студии стал сухим и напряжённым. Осветительные приборы жгли кожу, создавая ощущение раскалённого пространства, где каждое слово могло превратиться в искру.

– Это очень серьёзное обвинение, – голос ведущего прозвучал жёстко, почти глухо.

Подобные заявления были сродни минному полю: один неверный шаг – и взрыв. Обвинение корпорации в расовой дискриминации могло стать её концом, репутационной катастрофой, от которой не оправиться.

Белая Акула кивнул, будто соглашаясь с опасностью сказанного.

– Да, это рискованная гипотеза без прямых доказательств. Но именно об этом говорил анонимный источник, передавший нам материалы.

Он словно сделал шаг назад, искусно снимая с себя часть ответственности. Казалось, он лишь пересказывает чужие слова, осторожно перекладывая груз обвинений на невидимого свидетеля.

– Проверить личность информатора оказалось невозможно – он тщательно сохранил анонимность. Запрос в исследовательскую фирму тоже не принёс результата: там сослались на конфиденциальность клиента. Мы предприняли всё возможное, чтобы удостовериться в подлинности сведений, но окончательного подтверждения нет.

Так он перечислял предпринятые шаги – словно показывал зрителям, что действует предельно осторожно и объективно. Не утверждал напрямую, а лишь задавал вопросы, оставлял пространство для сомнений.

Но ведущий, привыкший различать подтексты, смотрел с недоверием.

– Даже простое озвучивание непроверенной информации может нанести непоправимый ущерб другой стороне. Неужели именно на это и направлены ваши действия?

Слова звучали как вызов. Для телеканала подобная тема была опасной: одно неверное движение – и в адрес редакции посыплются обвинения в безответственности.

– Не пытаетесь ли вы, прикрываясь осторожными формулировками, лишь посеять подозрения, избежав ответственности? – прозвучал следующий вопрос.

Белая Акула чуть усмехнулся, уголок губ дрогнул.

– Это естественная мысль. Конечно, эти сведения выгодны мне.

Сказав это, он не стал отрицать очевидного. Но тут же изменил интонацию: голос стал твёрдым, как сталь, и прозвучал так, будто дальше последует нечто решающее. В студии запахло раскалённым воздухом, словно лампы прожекторов выжигали не только лица участников, но и правду, которую предстояло услышать. Белая Акула заговорил не как финансист, играющий миллиардами на рынке, а как совладелец, обратившийся напрямую к тем, кто держал акции и, значит, имел право требовать ответов.

– Здесь речь не о цифрах и не о стратегии, – прозвучало его твёрдое заявление. – Важен один-единственный вопрос: правда.

Попытка уничтожить компанию на одних лишь слухах заслуживала бы осуждения, и он это знал. Но если за этими слухами скрывался весомый аргумент? Тогда всё менялось.

– Если хотя бы часть этих подозрений верна, – продолжал он, – то это не просто просчёт в управлении. Это плевок в корпоративную этику, в основы социальной ответственности. Инвесторы обязаны знать правду. И не только они – потребители тоже.

Так он выстроил свою защиту: право акционеров знать. Право общества знать.

– Более того, если приобретение бренда стало лишь прикрытием