ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества - Алексей Рассказов
Прошло несколько часов размеренного пути. Солнце, огромное и багровое, начало клониться к самому горизонту, окрашивая воду в медные, золотые и кровавые тона, растягивая длинные, искаженные тени от деревьев. Хергрир что-то негромко, отрывисто сказал гребцам, и те, как один, в такт, убрали весла, позволив тяжелой ладье медленно и величественно дрейфовать по течению, подчиняясь реке. Конунг тяжело встал со своего места и неспешными, властными шагами прошел по центру судна, прямо к Игорю.
Он остановился перед ним, заслонив собой ослепительное заходящее солнце, превратившись в высокий, могучий силуэт. В его руке, зажатый в мощных пальцах, был нож Игоря — Victorinox. Хергрир повертел его в пальцах, и идеально отполированное лезвие, поймав последний луч, блеснуло ослепительной, холодной искрой, словно живое.
— Странная вещь, — произнес Хергрир на своем ломаном, гортанном наречии, которое Игорь уже начинал понемногу, по обрывкам, понимать. — Сталь… хороша. Тверда. Гнется, но не ломается. Лучше нашей, кузнечной. И сложена, как… — он сделал точный жест, словно что-то складывая пополам, демонстрируя понимание принципа.
Потом он, не меняя выражения лица, перевернул нож в руке, взял его аккуратно за обух лезвия и протянул Игорю рукояткой вперед. Это был не жест хозяина, снисходительно возвращающего рабу конфискованную вещь. Это был жест… почти что равного, признающего право другого мужчины на его собственное оружие и инструмент.
Игорь медленно, не торопясь, поднял руку и взял нож. Знакомый, почти родной вес, ребристая, надежно лежащая в ладони рукоятка. Он почувствовал, как что-то сжимается у него глубоко внутри, в груди. Это был не просто инструмент, не бездушный кусок металла. Это был символ. Последняя, осязаемая часть его старой, рухнувшей жизни, которая теперь, в этом жесте, обрела совершенно новый, гораздо более глубокий смысл. Это был его пропуск. Знак доверия. И оружие.
— Ты не раб, — четко, отчеканивая каждое слово, сказал Хергрир, глядя ему прямо в глаза. Его взгляд был тяжелым, пронзительным и беспристрастно оценивающим. — Не воин. Не купец.
Он помолчал, подбирая единственно верное, емкое слово, рожденное сегодняшним днем.
— Ты… ведающий. Странник.
Игорь слышал это слово раньше в их переговорах, в обрывках фраз. «Ведающий» — не просто тот, кто умеет, а тот, кто знает. Кто понимает сокровенную суть вещей, скрытые связи этого мира. Для этих людей, живущих в мире, полном грозных и необъяснимых тайн, такое знание было сродни магическому дару, дарованному свыше. Оно пугало, но и притягивало, как огонь.
Хергрир повернулся своим могучим плечом и указал рукой вперед, на север, туда, где над темнеющей линией леса уже виднелась широкая, размытая дымка — не от одного костра, а от множества очагов, сливавшихся в единое марево.
— Там. Гнездо. Наш путь. — Он снова перевел свой тяжелый взгляд на Игоря, и в нем читался уже не просто интерес, а некое решение, принятое относительно его судьбы. — Там твое место. Или… твоя могила. Смотри сам.
«Гнездо». Ладога? Или иное протогородье. Место, где живут не десятки, а сотни, а то и тысячи людей. Где есть настоящая, жестокая власть, старейшины, другие варяжские дружины, свои и чужие, интриги, торговля и война. Где его необычное знание может быть оценено по-настоящему, найдя применение. Или где он может бесследно сгинуть, став разменной монетой в чужих, непонятных ему играх сильных мира сего.
Хергрир, сказав все, что хотел, развернулся и так же неспешно пошел назад, к корме, оставив Игоря наедине с его мыслями, с багряным закатом и с холодной, знакомой тяжестью ножа в руке.
Игорь встал и прошел на самый нос ладьи, туда, где дубовый брус, украшенный резной головой дракона, рассекал воду. Он положил руки на шершавый, просмоленный борт, ощущая под пальцами живую мощь дерева, вобравшую в себя соль и ветер бесконечных походов. Впереди, в багровеющей дымке, расстилалась река, уходящая в сгущающиеся сумерки, к тому самому «Гнезду». Сзади, за кормой, оставались дикие, бескрайние леса, голод, первая кровавая стычка со славянами, отчаяние и первая, робкая, но такая важная победа, давшая ему имя и статус.
Он сжал в кармане рукоять ножа, и холодный, негнущийся металл был единственной постоянной, незыблемой величиной в этом стремительно менявшемся, непредсказуемом мире. Он прошел свою первую, главную точку невозврата. Позади оставался этап примитивного, животного выживания. Впереди… впереди было нечто большее. Неизвестное и пугающее, но манившее возможностью. Теперь ему предстояло не просто выживать, прячась по кустам. Теперь ему нужно было искать силу. Влияние. Свое, особенное место под этим чужим, слишком ярким и безразличным солнцем.
И он, глядя на плывущую навстречу темноту, уже знал, что путь этот не будет гладким. За его спиной, в уже невидимом, но близком поселении, остался человек, который мысленно уже поклялся ему в вечной ненависти и ждал своего часа. А впереди, в клубящихся дымах далекого «Гнезда», его наверняка ждали новые, куда более изощренные враги, временные союзники, головокружительные интриги и смертельные вызовы. Он был больше не Игорь Стрельцов, инженер-нефтяник с затонувшей платформы «Варяг». Отныне он был Ингорь. Ведающий странник. И его настоящая история в этом мире только начиналась.
Глава 6. Первый взгляд на Гнездо
Река, до этого катившая свои мутно-зеленые воды в почти полном одиночестве меж безлюдных, подступающих к самой воде стеной лесов, по мере приближения к цели начала заметно меняться. Сперва это были редкие, одинокие заимки, едва заметный дымок, поднимающийся над кронами вековых сосен, одинокая лодка-однодревка с молчаливым рыбаком. Но чем дальше, тем оживленнее становился поток. Лодок становилось больше, они попадались чаще, на берегах виднелись причалы, сколоченные из свежего теса. А затем, после очередного плавного изгиба, за которым река широко разливалась, открылась панорама, от которой у Игоря буквально перехватило дыхание. Не от изысканной красоты — от подавляющего, первобытного масштаба.
Гнездо.
Оно раскинулось на высоком, крутом, подмытом рекой яром, господствуя над всей округой, как хищная птица над своей территорией. Это не был город в его, игорькином, понимании. Не было ни белокаменных кремлевских стен, ни сверкающих на солнце златоглавых церквей. Но была мощь. Суровая, брутальная, дышащая кипучей, неукротимой жизнью и откровенной, осязаемой угрозой. Это место не приглашало — оно заявляло.
Частокол. Это слово не передавало и доли реальности. Перед ним возвышалась не просто ограда из кольев, а настоящая, бревенчатая крепостная стена, высотой в три, а то
