Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 - Ник Тарасов

А вот со Степаном пришлось повозиться дольше всех. Пуля — круглая, свинцовая, старого образца — вошла в мягкие ткани плеча, раздробила кость и застряла где-то под лопаткой.

Я работал, используя прокипячённые ножи и щипцы Архипа. Спирта не жалели — и для дезинфекции, и внутрь пациенту вместо наркоза.

Когда я вытащил деформированный кусок свинца и бросил его в жестяную миску, звякнуло так, будто колокол ударил.

— Жить будет, — сказал я, вытирая руки окровавленным полотенцем. — Рука, правда, может сохнуть начать, нерв задет. Но жив.

Я вышел на воздух. Меня мутило. Не от крови — к ней я привык ещё на «Скорой». От бессильной злобы.

Митька мёртв. Петруха и Васька в плену. Трое раненых. Груз потерян. И это только начало.

В конторе меня уже ждали. Елизар, Архип, Михей. На столе лежала карта. Игната не было — он ещё не вернулся с основной группой.

— Докладывай всё, что знаешь, — бросил я Михею, который успел переговорить с каждым, кто был в телеге и узнать хоть какие-то подробности, пока я оперировал по очереди мужиков.

— Четверо нападавших было, — начал Михей. — Но в лесу были ещё. Стреляли залпом, слаженно. Оружие — гладкоствол, но били кучно. Не крестьяне с вилами.

— Наёмники, — кивнул я. — Рябовская «гвардия». Или те самые, про которых Степан Захарович из города писал.

— Они забрали всё железо, — глухо сказал Архип. — Листы, пруток, уголь. Мне теперь бутару чинить нечем. И подковы ковать не из чего.

— Продукты?

— Тоже. Муки там было пудов десять. Сахар. Соль.

Я посмотрел на карту. Дорога в город — это наша пуповина. Она длинная, петляет по распадкам, идёт через густой лес. Там сотня мест для засады. Если они перекроют тракт…

— У нас запасов на сколько? — спросил я Елизара.

— Муки — на месяц, если урезать пайку, — ответил старовер, теребя бороду. — Мяса — поболе, солонины много. А вот с порохом беда. Тот обоз как раз свинец и порох вёз. Игнат увёл серебро, это хорошо, но с припасами беда случилась.

— Значит, блокада.

В комнате повисла тишина. Тяжёлая, липкая.

— Рябов сменил тактику, — начал я, водя пальцем по карте. — Он понял, что в лоб нас не взять. Теперь он будет бить по обозам. По одиночкам. По охотникам. Он хочет, чтобы мы боялись выйти за ворота. Чтобы мы перестали получать ресурсы. И чтобы в городе думали, что с нами опасно иметь дело. Плюс заложники — чтобы связать нам руки.

— И что делать будем? — спросил Михей. — Сидеть и ждать, пока с голодухи пухнуть начнём?

— Нет, — я поднял голову. — Мы будем менять правила игры.

Я встал и подошёл к окну. За ним падал снег, скрывая следы крови во дворе.

— Первое. Одиночные обозы отменяются навсегда. Больше никто не выходит из лагеря меньше чем десятком и без разведки вперёд. Но это потом, когда Игнат вернётся. Второе. Нам нужна другая дорога.

Все уставились на меня.

— Другая? — переспросил Елизар. — Да где ж её взять? Тайга кругом. Одна дорога — тракт старый.

— Тракт все знают. Рябов его знает. А нам нужна тропа, про которую он не знает. Зимник.

Я повернулся к Елизару.

— Отец, ты говорил про скиты староверские. Про тропы, которыми ваши от властей уходили. Есть путь в обход Чёртова поворота? Через болота, через гривы? Пусть крюк, пусть тяжело, но чтобы скрытно.

Елизар задумался, прикрыв глаза. В его памяти явно всплывали карты, нарисованные не на бумаге, а в рассказах дедов.

— Есть одна путанка… — медленно проговорил он. — Через Змеиный лог. Там летом топь непролазная, гадюки кишат. А зимой… зимой можно проскочить. Только там бурелом страшный. Чистить надо.

— Прочистим. Михей возьмёт топоры и пилы. Сделаем просеку. Узкую, под одни сани.

— Это время, Андрей Петрович. Неделя, не меньше.

— У нас нет выбора, — я обвёл взглядом собравшихся. — Третье. Мы должны показать зубы. Рябов думает, что напугал нас. Что мы забились в нору. Но мы должны ударить в ответ. И вернуть наших людей.

В моих глазах, наверное, мелькнуло что-то такое, от чего Архип хищно улыбнулся.

— И как мы их найдём? — спросил Михей. — Тайга большая.

— Найдём, — твёрдо сказал я. — У меня есть идея. Но сначала нужно дождаться Игната.

* * *

Игнат вернулся на третий день. Измотанный, обмороженный, но живой. С ним пришел и Фома. Целые и невредимые.

Я встретил их у ворот.

— Живы… — выдохнул я, обнимая Игната. — Слава Богу, живы.

— А как же, командир, — хрипло ответил тот. — Фома провёл такими дебрями, что чёрт ногу сломит. Три дня шли. Ночевали в снегу. Но прошли. Золото у Степана Захаровича. Он велел передать — всё сделает, как ты просил. Серебро, что обменять успел — вот, — он протянул увесистый мешок. — Ну и часть потратились на товар.

— Хорошо. Отдыхайте. А завтра — военный совет. Нам есть что обсудить.

Той же ночью, когда лагерь затих, я сидел в конторе с Игнатом, Елизаром и Архипом.

— Наших людей держат в заложниках, — начал я без предисловий. — Петруху и Ваську. Рябов будет использовать их как рычаг давления. Или начнёт пытать, чтобы выведать наши планы.

— Надо их вытащить, — сказал Игнат. — Но это самоубийство, если не знать, где держат.

— Я знаю где, — подал голос Фома, стоявший у двери. Я кивнул ему — заходи.

Он вошёл, всё ещё придерживая перевязанную голову.

— Я, вчера как Игната довел, пошел к нашим. К староверам в скиту. Они живут скрытно, но всё видят, всё знают. Сказали: Рябов устроил что-то вроде острога. Не в посёлке своём, а в старой заимке, что в двадцати вёрстах к западу. Там изба-пятистенок, амбар и баня. Вокруг — частокол. Людей держит там человек десять-пятнадцать постоянно. Наших видели. Двоих. В амбар их затолкали.

— Охрана? — спросил Игнат.

— Постоянно — человека три-четыре. Остальные то приезжают, то уезжают. Место глухое, болота вокруг.

Я кивнул на карту.

— Покажи, где это.

Фома ткнул пальцем. Место было и впрямь гиблое. Болота вокруг, подходы узкие.

— Штурмом не возьмём, — вынес вердикт Игнат. — Засядут в избе, будут отстреливаться. Нас перебьют.

— А кто сказал, что мы пойдём штурмом? — я усмехнулся. — Рябов забрал наше железо. Нашу муку. Он, скорее всего, потащил это к себе на заимку. Или спрятал где-то недалеко.

Я ткнул пальцем в точку на карте.

— Старая смолокурня. Помнишь, Игнат? Мы её проходили осенью. Полуразвалившаяся изба, навес. Единственное место на том тракте между засадой и заимкой, где можно укрыться от ветра и развести огонь.

— Знаю, —