Интервенция - Иван Алексин
Эх! Если бы ещё Подопригора куда-то не запропал! Его отряд для этой цели больше подходит.
Для трёхтысячного отряда лёгкой конницы, направленного мной для снятия осады с Одоева, пять сотен ногаев стать проблемой были не должны. На стороне Якима было шестикратное численное превосходство, значительно более лучшая экипировка и вооружение, внезапность появления. На месте ногайского мурзы, на свой страх и риск сунувшегося в рискованный набег, я бы вообще постарался удрать, не принимая боя.
Плёвое, в общем дело. Но, между тем, по моим расчётам воевода должен был вернуться из-под Одоева ещё вчера. И до сих пор не объявился, заставляя всё сильнее беспокоиться.
Ну да, ладно. Об этом я буду думать уже завтра, когда здесь хоть что-то прояснится.
Лично я надеялся на третье развитие событий; появление изменника. ЛжеДмитрий II и Заруцкий ко мне на поклон, конечно, не придут. Понимают, что им в любом случае кроме плахи ничего не светит. Но вот военачальники рангом поменьше, после сегодняшней демонстрации новых зажигательных ядер, наверняка призадумались. Если допустить, что у меня их осталось ещё много, то при всей их убогости и малоэффективности, город обречён. Не научились ещё в это время, как с этакой напастью бороться. Горожане и сегодня возникшие пожары с большим трудом погасили. А значит, для некоторых самых ушлых и продуманных, настало время собственную шкуру спасать. Вот я и осмотрю, кто ко мне этой ночью на огонёк заглянет.
Ночной гость себя ждать не заставил, заявившись сразу после полуночи.
— Привели, государь, — выглянув на зов, вернулся в шатёр Никифор. — Своё имя не называет, таится.
— Пусть, введут, — зевнул я, сделав глоток горячего сбитня. О том, чтобы гостя тщательно обыскали, изъяв всё оружие, можно было не беспокоится. Никифор своё дело знал. — Посмотрим, что за птицу нам с Калуги ненароком занесло.
— Государь, — русоволосый мужчина лет тридцати одетый в богатую польскую одежду, едва переступив порог, тут же рухнул на колени. — Свою повинную голову на твой суд принёс. Вина за мной немалая. Если казнить повелишь — на то твоя воля, а коли помилуешь, живота не пожалею, чтобы лиходейство своё сполна искупить!
Ишь, шустрый какой. Сразу на свою помощь в овладении городом в случае прощения намекает. И в то же время отчаянный игрок. Вместо того чтобы гонца вперёд послать, сам ко мне прийти решился, свою голову на кон поставив.
— Ты кто таков будешь?
— Андрюшка то Просовецкий, государь, — выступил у меня из-за спины Борис Грязной. — Встречал, когда мы с дедом в Тушино за царицей-воровкой ездили, — добавил он, заметив мой вопросительный взгляд.
— Просовецкий, говоришь, — я едва не пошутил, с трудом удержавшись от фразы: «Хорошо, что не Прокитайский». — А ну, встань. Хочу посмотреть, каков ты из себя будешь, добрый молодец.
Вот ты, значит, какой, один из воевод тушинского вора, на пару с Лисовским проливший море безвинной крови. Правда, в этой истории, так порезвиться тебе уже не удалось, но в моих глазах вины с тебя это обстоятельство не снимает. И тут тебе не Романовы, при которых, вовремя переметнувшись, ты чин московского дворянина получишь и ещё три с половиной десятка лет проживёшь.
— И как же ты собираешься вину за своё воровство искупить, Андрюша?
— Мои люди на воротах стоят. Прикажи, сразу откроем да ратников твоих в город впустим. А затем, где повелишь, там и биться за тебя, царь-батюшка, буду.
— И против дружка своего, Ивашки Заруцкого пойдёшь?
— Не был я никогда у Заруцкого в дружках, государь, — твёрдо взглянул мне в глаза Просовецкий. — А теперь и вовсе за вора и изменника его считаю. Он сегодня незадолго перед рассветом через южные ворота вырваться из города собирается, — решил выкинуть ещё один козырь в свою пользу атаман. — Меня с собой звал.
Через южные ворота, значит. Ну, это как раз понятно. На Дон атаман хочет уйти. Там и укрыться можно, и новое войско попробовать набрать. Вот только мы с Пожарским и так именно в этом направлении возможную попытку прорыва ожидали. А теперь я в ту сторону и Тараску отправлю. Пусть его кирасиры воров со всем радушием встретят.
— И зачем ты мне тогда нужен, Андрюшка? — ласково вопросил я атамана. — Не важно, прорвутся Заруцкий с Вором из Калуги или у её стен полягут, оставшиеся в городе мне потом так и так ворота откроют.
— Может откроют, государь, а может и нет, — криво улыбнулся Просовецкий. — Заруцкий один уходить хочет, без самозванца. Тот даже не ведает о том, а потому в городе останется.
Вот, значит, как. Совсем плохи дела у второго Димки, раз его военачальники во все стороны как крысы разбегаться начали. Даже странно, что раньше не разбежались и в осаду сесть осмелились. Но так оно, пожалуй, даже лучше. Одним ударом всех этих тварей прихлопну. Не придётся потом за каждым по окраинам русской земли бегать. И ворота в город мне скорее всего горожане сами утром откроют. Судя по всему, желающих идти на смерть за «царя Дмитрия», практически не осталось.
Ладно. Нужно заканчивать этот балаган. А то вон атаман уже заметно нервничать начал. Слишком молчание затянулось.
— Останется Вор в городе или тоже сбежать попробует, уже не важно. Дальше плахи ему не убежать. И тебе, Андрюшка вместе с ним за воровство ответить придётся, — на Просовецкого тут же навалились рынды, но атаман даже не попробовал сопротивляться, безвольно опустив руки. По всему видать, не на такой итог после нашей беседы рассчитывал. Не ожидал, что я от предложенной сделки откажусь. — Ну, вот и всё, — резюмировал я, дождавшись, пока атамана выволокут из шатра. — Осталось к встрече с Заруцким приготовиться. Никифор, зови сюда воевод.
Рассвет я встретил сидя на коне в окружении воевод. Рослый бирюч выкрикнул ещё раз моё требование открыть ворота, пригрозил возобновлением обстрела города зажигательными ядрами и, не дождавшись ответа, уныло поплёлся обратно к лагерю.
— Неужто не откроют, государь? — Тараско раздражённо хлопнул нагайкой по ноге, явно ещё не отойдя до конца от горячки недавнего боя. — На что они надеются, после того как их казаки бросили? Кому на стенах стоять?
— И главное молчат, воры, — недовольно проворчал Шереметев. — Намедни хотя бы лаялись. Будто уснули все!
— Раз уснули, разбудим, — зло буркнул я
