Да не судимы будете - Игорь Черемис
Якобсон, разумеется, не дурак, и заявит, что это оговор. Но с этими данными уже можно начинать работать — опрашивать возможных свидетелей, искать зацепки, тащить их из темных углов на свет и подшивать в дело. Причем я был уверен, что начальство даст нам на это зеленый свет — советское государство очень не любило тех, кто пытался схитрить, и обменивал валюту не по курсу, который печатался в «Известиях», а рублей по пять-шесть за доллар, что было ближе к реальности. [3]
Все эти спекулянты, которых опрашивал Валентин, обычно паслись на туристах и командировочных, которые в нарушение всех правил зачем-то привозили валюту на родину. Ещё их кормовой базой были иностранные студенты из МГУ или университета Дружбы народов. Советских людей за такое сажали безжалостно, а студенты обычно попадали на отчисление и последующую высылку, хотя варианты были разные — зависело от страны и текущих отношений с ней. Ещё эти жучки обитали, например, на улице Горького рядом со свежепостроенным «Интуристом» и более древним «Националем», где окучивали уж иностранных туристов, занесенных в СССР попутным ветром.
Когда мы с Валентином обсуждали эти моменты, то пришли к выводу, что у Якобсона «своих» валютчиков быть не может. То есть он выходил на них через знакомых, а это значило, что те ничем ему не обязаны — разовая сделка, незнакомый человек, которого и сдать органам не грех. Судя по всему, наш расчет оправдался. Вот только…
— Продавал? — уточнил я. — То есть ему зачем-то потребовались именно рубли, причем сразу в большом количестве, это же тысяч на двадцать потянет?
— Примерно, — кивнул Валентин. — Судя по словам источника, они долго договаривались — он не сразу поверил, что у твоего Якобсона может быть на руках такая сумма. Но потом всё-таки рискнул. Думаю, те доллары он с выгодой перепродал кому-то из эмигрантов, но не спрашивал.
Я тоже кивнул. Отказники, которым удалось добиться разрешения на эмиграцию, всеми правдами и неправдами старались купить наличную валюту или драгоценные камни. Об этом знали буквально все, в том числе и пограничники, а потому такие пассажиры досматривались в «Шереметьево» с утроенным рвением. Не все, конечно — я подозревал, что кто-то на таможне берет мзду, а потому часть «репатриантов» получает фактически зеленый коридор. Кого-то, кажется, даже ловили, но я в эту тему не погружался, да и не собирался подходить к ней близко — это как лужа с грязью, запачкаться легко, а вот чистым остаться гораздо сложнее.
— Вообще это отличные новости, спасибо, — искренне сказал я. — Правда, теперь я на распутье.
— На каком? — спросил Валентин.
— Можно, конечно, пойти по длинному, но надежному пути, — объяснил я. — Озадачить оперативников, начать опрашивать потенциальных свидетелей, двадцать тысяч просто так не спрячешь, кто-то должен был заметить, куда ушла такая сумма. Начать проверять расходы самого Якобсона, думаю, что-то он на себя потратил, не могло к его рукам ничего не прилипнуть, не тот характер у него. Через месяцок, думаю, что-то накопаем, с чем его можно прижать на полную катушку.
Я замолчал, представив себе количество бумаг, которые пройдут через меня при этом варианте развития событий.
— Или? — поторопил меня Валентин. — Ты говорил про распутье, а это предполагает какой-то другой путь.
— Да там всё просто, — я почти отмахнулся, сделав небрежный жест. — Попытаться сблефовать, взять на понт, как говорят уголовники. Сделать вид, что мы знаем если не всё, то очень много. Есть определенный риск, но, думаю, он в данных обстоятельствах оправдан. Время, — добавил я в ответ на вопросительный взгляд собеседника. — За месяц много воды может утечь. Твой контакт не говорил, когда Якобсон меня валюту?
— Месяца полтора назад, — он пожал плечами. — Точную дату он сразу не вспомнил, а я не стал уточнять. Начало июля или конец июня.
— Якир уже сидел, — задумчиво проговорил я. — Интересно… Две версии — Якобсон избавлялся от лишней валюты, думая, что у него тоже может быть обыск?
— А та тысяча марок?
— Да, не бьется… — согласился я. — Тогда это связано с Якиром, Якобсон посчитал, что ему будут нужны деньги, чтобы выручить своего товарища по борьбе. Или ему поручили что-то, что потребовало серьезных затрат.
— А сколько стоит выпуск этой их «Хроники»? — спросил Валентин.
— Нет, там недорого… ну, относительно. Тысяч пять на круг, не больше. Это точно не «Хроника». Но денег нет, он их успел куда-то пристроить…
— И ты хочешь поехать и просто спросить у этого Якобсона, на что он потратил двадцать тысяч рублей?
— Примерно так…сейчас…
Я набрал на внутреннем телефоне номер кабинета Бобкова и попросился на прием. Пару минут пришлось подождать, но потом его помощник сказал, что мой начальник готов меня принять.
— Валентин, пошли.
Он даже для виду не поломался.
* * *
Конечно, тащить слегка выпившего коллегу к начальству было не самой лучшей идеей, но Валентин был мне нужен для веса, как представитель другого управления, работающий сейчас на нас. Впрочем, на всякий случай я посоветовал ему сесть за мной, подальше от Бобкова.
— Что случилось, Виктор? Привет, Валентин, — поздоровался с нами почти всесильный руководитель пятого управления.
— Филипп Денисович, есть данные, что вскоре после ареста Петра Якира Анатолий Якобсон продал спекулянтам очень много валюты — три тысячи долларов и полторы тысячи швейцарских франков. Это примерно двадцать тысяч на наши деньги, если по курсу черного рынка, — пояснил я. — Такой суммы у него при обыске не нашли, скорее всего, он куда-то её потратил. Можно попробовать зайти через свидетелей, членов семьи, знакомых и всё прочее в рамках оперативных мероприятий. Но я хочу сейчас допросить Якобсона и добыть нужную информацию прямо у него.
Бобков потер лоб.
— Якобсон, Якобсон… А, тот диссидент, которого ты подвел под арест? — я кивнул. — Почему ты думаешь, что тут нужна скорость, а не надежность?
Бобков был человеком вполне разумным, и в проблемы
