Деньги не пахнут 3 - Константин Владимирович Ежов

Попытка смягчить ситуацию прозвучала почти шёпотом:

– Буду действовать предельно осторожно.

Прескотт резко оборвал:

– Я сказал – нет! Я сам прощупаю почву. Ты в это не вмешивайся!

Тяжёлые шаги отозвались по полу. Его широкая спина скрылась в направлении капитанского мостика, оставив после себя ощущение холодного запрета, словно захлопнутая перед лицом дверь. Исчезла вся живость, что когда-то светилась в его взгляде при первой встрече. На смену ей пришла усталость и холодная отрешённость, будто кто-то погасил лампу внутри.

Прошёл почти час, наполненный монотонным шумом волн и редкими выкриками чаек. Пустая яхта, слегка покачивавшаяся на воде, казалась приютом тишины. С палубы тянуло солёным ветром, пахло водорослями и тёплой древесиной, нагретой солнцем. Прескотт объявился лишь тогда, когда вновь ступил на берег. Голос его был твёрд, словно металл, и не терпел возражений:

– Никаких самостоятельных действий. И профессора Каррингтона не трогать.

Было видно, как быстро он изменил позицию: ещё недавно давал разрешение на встречу, теперь же отнял его, не оставив возможностей для споров.

Лёгкое раздражение вспыхнуло, но губы изогнулись в вежливой улыбке. Но ответ прозвучал ровно:

– Понял. Всё будет так, как вы сказали.

Покорность приходилось изображать. Иначе следующего шанса просто не представится. Стоило разойтись с Прескоттом, шаги сразу ускорились. Голова кипела от мыслей: "В офис?.. Вроде бы логично". Всего пять минут пешком отделяли от штаб-квартиры Goldman – короткая дорога от Норт-Коув-Марины.

Но стоило поднять глаза – и всё рассыпалось. Яркое воскресное солнце превращало город в оживлённый праздник. В парках звенел детский смех, пары прогуливались, держась за руки, туристы щёлкали затворами камер. Улицы гудели от радостного многоголосия, пахло сладкой выпечкой из уличных киосков и нагретым асфальтом.

Рабочий настрой растаял. Мысли об офисе казались серыми и чужими на фоне этой живой картины. Компромисс нашёлся быстро – прогулка вдоль Гудзона перед работой. Над водой витал запах реки – резковатый, тяжёлый, с примесью ржавчины от старых причалов. Слышался мерный плеск волн о бетонный берег, где-то вдали гудел пароход.

Вдруг смартфон вздрогнул в руке и загудел, словно пчела в банке. Экран высветил имя: Рэймонд.

"Хотели встретиться с советом директоров?"

Значит, Прескотт уже успел настрочить звонков. Вот для чего он так долго сидел в рубке.

"С сертификацией "Теранос" никаких проблем нет."

Голос Рэймонда звучал твёрдо, почти официально. Будто читал пресс-релиз. Наверняка думал о возможности записи разговора и потому выкладывал показные формулировки: "Это точно не мошенничество".

– А в чём конкретно выражается отсутствие проблем? Нужны детали.

– Сам не знаю. Только слышал, что совет уверяет – всё в порядке.

Даже ему не раскрыли сути. Слишком опасно задавать лишние вопросы: такие клиенты могли обидеться, а ссориться с ними он не решался.

Значит, встреча с советом становилась необходимостью. В отличие от Рэймонда, связей там не было, и можно было задавать прямые вопросы без страха.

Но стена оставалась непробиваемой.

– Есть ли шанс лично встретиться с членами совета?

Вопрос прозвучал скорее для галочки, чем с надеждой.

Ответ не заставил себя ждать:

– Это люди высшего круга общества. Так просто встретиться с ними невозможно.

Голос Рэймонда был непреклонен, словно железный замок на двери.

Разум подсказывал: всё объяснимо. Даже в небольшой стране простому сотруднику почти нереально добиться встречи с министром. А уж в Соединённых Штатах, где фигуры уровня Киссинджера воспринимаются как национальные герои, сама мысль о личной беседе с подобным человеком казалась фантастикой.

Рэймонд признался: Однажды упомянул о тебе. Рассказал про молодого специалиста из "Голдмана", создавшего новаторский алгоритм, и привёл в пример дело "Генезиса". Но даже эта история не вызвала отклика.

Очевидно, его возможности посредника ограничивались рамками профессии. Да, клиент и юрист могут общаться плотно, но близости между ними всё равно нет – холодная формальность перевешивает.

Однако в самом конце разговора прозвучало нечто любопытное. Через два месяца "Теранос" запускает раунд частных инвестиций.

– Уже?

– Да. Судя по всему, они остро нуждаются в деньгах и потому торопятся.

Средства у компании уходили, словно вода в песок: расширение операций требовало всё новых вливаний. Решение напрашивалось само – обратиться к крупным фондам и институциональным инвесторам, предложив участие в закрытом раунде.

– Времени почти нет.

– Понял.

После этого звонка шаги ускорились. Вокруг по-прежнему сияло солнце, шумели улицы, пестрели краски, но всё это будто поблекло. В голове клубился рой мыслей – тревожных и кусучих.

Восемь месяцев – именно столько отводилось судьбой. Два месяца до старта и ещё полгода на сам процесс. За это время нужно было разрушить миф "Теранос". Именно тогда, когда Элизабет Холмс сумеет увлечь мир обещаниями десятков миллиардов, именно в тот миг, когда восторг инвесторов достигнет апогея, следует ударить правдой.

Стоит лишь немного замешкаться – и миллиарды окажутся в чужих карманах. Потом их уже не вытащить оттуда и переложить туда, где они будут лучше лежать, себе в карман. Проще не допустить сделки, чем вытаскивать деньги из загребущих рук обманщицы.

"Восемь месяцев…" – мысль звучала как вызов. Сложно, но выполнимо. Первая и главная преграда – совет директоров. Те самые люди, чьи фамилии и титулы весили больше любого довода.

Ноги сами замерли. Перед глазами вырастала громада штаб-квартиры "Голдмана". Огромный стеклянный исполин холодно блестел под солнцем.

Для тех, кто вершит судьбы мира, всё, что внутри этого здания, – лишь наёмные руки. Даже вершина "Голдмана" для них не более чем удобный инструмент. Что уж говорить о молодом сотруднике, пусть даже талантливом. На такого посмотрят с лёгкой усмешкой – и пройдут мимо.

Нужно было заставить их заметить. За два месяца, что оставались до нового раунда, следовало обрести вес, имя, известность.

Именно слава – вот ахиллесова пята совета. Та самая слава, перед которой они дрогнули, очарованные образом Холмс.

Нужно было одно – выковать репутацию, равную ореолу Элизабет Холмс, и сделать это в течение каких-то двух месяцев. Тогда появлялся шанс снова выйти на совет директоров – но уже не в роли просителя, а как фигура, к которой сами будут тянуться за встречей. Совсем другое впечатление: не низкий поклон консультанта по инвестициям, а уважение к человеку, чьё имя уже звучит.

Мысль эта даже радовала. Первая встреча должна быть ошеломляющей. Пусть они сами ищут контакта – тогда и убедить их будет легче.

План выглядел безупречно, вопрос оставался один: возможно ли за такой срок обрести имя? В уголках губ мелькнула ироничная усмешка. А почему нет?

Слава приходит двумя