Барин из провинции - Дмитрий Валерьевич Иванов
Денег он с меня, к слову, взял прилично — трёху. Столько же, по его словам, пойдёт на пошлину в суд. А ещё рублей до десяти возьмет адвокат — не самому же мне в суд идти.
Ну, это — если жиличка заартачится и выселяться не захочет. А я всё ж лелею надежду, что мещанка с дворянином ссориться не станет — не та у неё весовая категория. К тому же в годах она уже. Как бы вообще не померла та самая «лицейская подруга» Аннушки к моменту вручения жалобы — переписывать ведь придётся… Тьфу! Эким я бессердечным делаюсь. Три рубля мне, выходит, жальче, чем тётка!
Из Ростова мы направились в Переславль-Залесский, но опять до города не дотянули — заночевали на почтовой станции, вернее, в селе Новом. По привычке ожидал каких-нибудь событий, но ночь прошла спокойно. Никаких происшествий не поджидало нас и в Переславле. Ну и славненько! Мне эти волнения ни к чему. А что действительно нужно — так это карету менять. Моя, хоть и рессоры имеет, но жестка в тряске, и плавности хода нет.
Как по мне, город, где мы заночевали, — побольше Ростова будет, хоть тот и зовётся Великим. Но Переславль куда как оживленнее выглядит: улицы гудят, народ — вперемешку с гружеными телегами, повсюду бойкая торговля. Жизнь здесь будто через край льётся — всё шумит, движется, аж в глазах мельтешит.
Наши припасы еды показали дно, так что с утра мы, не откладывая, отправляемся на рынок. Воздух над Переславлем ещё не успел прогреться дневным солнцем и от Никитской улицы, где устроились на ночлег, до торговой площади дошли по холодку. Рынок раскинулся на площади у Вознесенской церкви: шатры и лавки были расставлены вплотную друг к другу, оставляя лишь узкие проходы для покупателей. Я как раз протискивался между толстомясой бабищей с корзиной и прилавком, заваленным зеленью, когда вдруг случилось оно — происшествие!
Мальчонка лет десяти, босой, в рваном зипуне, метнулся к нам из-под шатра и, рванув заплечную сумку у Тимохи, попытался сквозануть в какую-то дыру в заборе! Но я, шедший сзади, сработал быстрее, чем успел сообразить, что произошло, и в последний момент вырвал наше имущество у пацана. Сам от себя не ожидал такой прыти!
Остро захотелось дать леща раззяве Тимохе. Для профилактики, хотя бы. Тем более, в сумке, по правде сказать, ничего и не было. Всё, что покупали, мы складывали в корзину, которую тащил, разумеется, тоже мой крепостной.
— Озоруют, барин. Ловят ухарей, но они не кончаются. Купи говядинки, — промычал крепкий детина с красной мордой и голыми по локоть руками.
— Или вот — свининка! Только с утра закололи, ещё не остыла, — он откинул брезент, и показал нам розовую мякоть с белыми прожилками. — Из-под ножа, почитай. Меня тут все знают — не обману. Пётром кличут.
«Коли все знают — хорошо», — подумал я про себя и кивнул:
— Ну, отрежь нам на три фунта. Да чтоб без кости.
— Дело, барин, говоришь. Шашлык днём сварганим! — одобрил мою покупку ара.
Пока Пётр заворачивал мясо в серую бумагу, я приметил движуху у соседней лавки. Ругались две деревенские бабы: одна — с полной корзиной яиц, другая — с подвязанным к плечу жирным гусем. О чём грызлись — понять было невозможно. Да и неважно. Рынок без бабьей ругани — всё равно что борщ без сметаны: вроде еда, а радости никакой. Пихаю локтём Тимоху, мол, яиц надо купить. Возражений опять не последовало.
Вскоре заполнились и корзина, и заплечный мешок. Молоко — ещё тёплое, прямо из-под коровы, сметана — в глиняной крынке, зелёный лук пучками, горох молодой, крестьянские пирожки, медовые коврижки, сушёная рыба с Волги. Даже белого хлебца взяли! А он тут, между прочим, не везде — пшеничная булка для богатых.
Рынок потихоньку оживает, наполняясь людом. Слышатся удары колоколов с монастыря — зовут на утреню. На выходе замечаю, как к воротам подкатил дворянский экипаж — видимо, кто-то из местных знатных особ приехал с прислугой. И точно — две девушки в батистовых платочках, выйдя из кареты и с опаской поглядывая по сторонам, направились к торговым рядам. Обе примерно моего роста — а я не из коротышек — и хорошенькие: стройные блондинки. Ясно, что некрашеные.
Легкие платьица, перехваченные под грудью тонкими поясками из шелковых лент: у одной лента бирюзовая, у другой — синяя. И вроде всё целомудренно у них — платья доходят до щиколоток, но при ходьбе ткань слегка колышется и открывает взору вышитые чулки и остроносые туфельки на шнуровке.
Лицом девицы похожи — сестры, не иначе. Ещё и пахнут так… жасмин вроде. Эх, где мои семнадцать лет? Да чего это я? Молод, холост и, пожалуй, ничего себе. Познакомиться, что ли?
— Красавицы, за чем приехали? — решаюсь я подойти ближе.
— Это кто у нас такой шустрый в городе объявился? Смотри, Маша, а шляпа-то у мальчика модная… всего лет пять как из моды вышла, — с насмешкой говорит первая.
— Раритет, — серьезно кивает вторая. — На выставку бы её, в музей моды.
Чувствую как румянец расползается по глупой физиономии Лешеньки.
— Я за модой не гонюсь, но если догоню… мало не покажется! — криво шучу, не понимая, что делать дальше.
Обе девицы остановились и с интересом ждут продолжения разговора. При этом откровенно рассматривают меня словно редкостную зверушку. Скучно, видно, в их Переславле.
— Дворянин Костромской губернии Алексей Алексеевич, — степенно и важно (ну, как мне кажется) представляюсь я.
Девушки оказались тоже дворянками: двойняшки Маша и Даша. Смешливые, бойкие и острые на язычок они явно были настроены продолжить знакомство. А я вот реально почувствовал себя престарелым повесой, который домогается до молоденьких девушек. И завлечь-то мне их особо нечем: талантами никакими не блещу, танцам не обучен, воинской доблести не имею, небогат. Разве что крепостные есть, один из которых — бывший таксист.
— Значит, в театре ты, Лешенька, ни разу не был? — щурится Даша и добавляет с легким придыханием: — А верхом ты хорош?
Это она про что спросила? Надеюсь, не в дурном смысле? Хотя продолжить общение с девушками было бы неплохо. Хоть не уезжай из города!
— А есть
