Дело о пражской соломинке - Василий Павлович Щепетнёв
Они покинули кафе. За время, проведенное в «Чёрном Лебеде», стемнело, а фонари горели очень скупо. С пятого на десятый. Во всяком случае, в этом районе.
Арехин снял очки и уложил их в металлический футляр. Стальной, если быть точным. В меру массивный: карман не оттянет, череп не проломит, но оглушить может. Военно-полевой наркоз. Применялся неоднократно.
— Вы куда? — спросил его Чапек.
— Да хочу по набережной пройтись. Люблю, знаете, ночную реку: то русалки помстятся, то ладью Харона вдруг увижу, то редкую птицу, долетевшую до середины и застывшую над поверхностью в недоумении: что делать дальше?
— Нам по пути — сказал Чапек. — Дойдем до Карлова моста, а там я почти дома.
— И я, — согласился Арехин.
До моста идти было неблизко, но он никуда и не спешил.
Прошли сто метров, двести, пока в особо темной части набережной, под деревьями их не нагнала та четвёрка, что кофейничала вместе с ними в «Чёрном Лебеде».
— Стойте, панове, — сказал один из них почти ласково.
— В чем дело, господа? — спросил Чапек.
— Дело в вас. Именно в вас. Другой пан может идти дальше, а вам придется остаться здесь. Боюсь, надолго, если не навсегда.
Будь на небе луна, и не будь над ними деревьев, можно было бы увидеть зловещие отблески света на выкидных ножах бандитов.
Но Арехин видел их и так, без света.
Покуда Чапек пытался взывать к благоразумию бандитов, он повернул особый рычажок на трости, и та превратилась в шпагу. Оружие устаревшее, в моде разве у немецких студентов, но всяко длиннее ножей. Без долгих разговоров он заколол первого: на руку сыграла темнота. Второй, услышав движение, повернулся в его сторону, но лишь для того, чтобы удобнее было попасть в цель: между третьим и четвертым ребром слева от грудины. Хотя ребра были прикрыты и плотью, и одеждой, Арехин не сомневался, что клинок достиг цели. Третий открыл рот, пытаясь крикнуть что-то угрожающее, и Арехин рубящим ударом рассек тому горло. Какая гадость.
Четвертый, уже шагнувший к Чапеку, обернулся на шум (профессионалом он был ещё тем), и получил удар опять-таки в межреберье. Говоря проще — в сердце.
Всё это заняло от силы четыре секунды. По-суворовски, быстрота и натиск.
— Это… Это что? Это вы их того… оглушили? — спросил Чапек, не веря глазам своим. Да и верить было нечему, слишком уж темно.
— Ещё скажите — связал руки и доставил в полицию. Нет, конечно. Я их убил. Вы как раз спрашивали, сколько человек я убил. В мае пока четверых.
— И вы так просто это говорите.
— Не совсем просто, — сердце с двухсот ударов в минуту возвращалось к обычным шестидесяти, то ж и дыхание. — Но, конечно, делать дело сложнее, чем разговоры разговаривать.
Луна, наконец, выглянула из-за облачка. Арехин склонился над убитым, потом над вторым, над третьим…
Они менялись на глазах. Лица, конечности возвращались в начальную сущность. Гигантские саламандры.
— Я слышал… Слышал, что такое бывает, но думал — обычные легенды, — Чапек был бледнее саламандр, хотя крови и не терял.
Саламандры тем временем таяли, будто снегурочки в русской печи. Даже быстрее.
— Что теперь? Звать полицию? — спросил Чапек.
— А что мы им расскажем? Что на нас напали люди, которые превратились в чёрт знает что, а потом и вовсе растаяли, оставив после себя четыре костюма магазина готового платья, четыре ножа и… Нет, нижнего белья они не носили. И карманы пусты — убедился Арехин.
Чапек отошел в сторону. Рвало его долго, хотя какая с кофе рвота, желчь одна.
— Вы думаете, полиция в это поверит? — продолжил Арехин.
У Чапека продолжалась рвота.
— И даже если поверит, это ведь не вопрос веры, это вопрос делопроизводства.
— Откуда они? И почему…
— Я думаю, их создали очень быстро. Из подручного материала — рыб, лягушек, а более всего инфузорий, плесени и прочей дряни. Наложили ментальную матрицу: они и сами верили, что являются людьми, удачливыми бандитами.
— Кто создал?
— Кто мог, тот и создал. Откуда мне знать? Это ваш город. Думаю, умельцы создавать големов не перевелись. Бецалель творил истуканов из земли, а эти — по сути, из воды. Другая школа, но направление схоже. Вот и создали. Не из экономии даже, и уж точно не ради нашего удивления. Нас требовалось срочно убить, очень срочно. Быстрее, чем выписать из Лондона или Варшавы профессионалов. Но теперь выпишут. Или создадут что-нибудь половчее, — Арехин нашёл ступеньки, ведущие вниз, к площадке у самой воды. Лодкам причаливать, рыболовам сидеть или вот, как ему, отмыть клинок от крови. Хотя разве это кровь…
Облако совсем оставило луну, и он, как мог, осмотрел себя. Зрение и нос утверждали: кровь или иная жидкость на одежду не попала. Особенность колотых ран — кровь изливается не наружу, а внутрь. Преимущественно.
Вытерев клинок насухо носовым платком и убедившись, что тот после процедуры ничем не запятнан, Арехин вернул трости её мирную сущность. Платок же бросил в ближайшую урну. Обыкновенный платок из чешского галантерейного магазина, таких здесь двенадцать на дюжину.
Все это время Чапек молчал. Арехин и его осмотрел — нет ли крови. Не было.
— Продолжим прогулку? — сказа Арехин
— Простите, нет желания.
— А что делать?
— Тут рядышком улочка… — от волнения Чапек позабыл название, — улочка… ну, неважно. Можно поймать извозчика.
— Ну, пойдемте ловить.
И хоть не было у них ни загонщиков, ни охотничьих собак, ни ловчих сетей, извозчика они поймали.
— Любезный, отвези нас в хороший русский ресторан, — распорядился Арехин.
— Почему в ресторан?
— Вам необходимо выпить водки. И закусить. Говорю, как фельдшер военного времени.
Чапек попробовал возражать, что, мол, поздно, что водку он не пьёт, что вообще сейчас не до этого.
— Спорить с более опытным человеком нехорошо. У вас же, пан Чапек, нет опыта в подобных делах? И — теперь моя очередь угощать.
Чапек замолчал.
Извозчик понял приказ дословно и привез их к ресторану, который так и назывался: «Русский». Располагался он неподалеку от Малостранской башни, видом радовал, а потому, расплатившись с извозчиком, Арехин повёл Чапека внутрь. Тот совсем раскис и шёл, словно к зубному врачу: и нужно, и страшно.
Ресторан и в самом деле оказался хорош: несмотря на позднее время
