Дело о пражской соломинке - Василий Павлович Щепетнёв
— У меня будет к вам просьба, — продолжил инспектор. — Как полицейского к полицейскому. Взгляд у вас свежий, познания обширны и вы, в отличие от нас, находитесь внутри процесса производства фильмы. Вдруг что и приметите — разумеется, это лишь в том случае, если преступник или преступники находятся среди киношников. Тогда не сочтите за труд протелефонировать по этому номеру — инспектор написал его на листке блокнота, листок вырвал и отдал Арехину, не дожидаясь согласия.
Они вернулись в предыдущую комнату.
Через четверть часа всех выпустили на волю, предупредив, чтобы а) не делились своими догадками с корреспондентами, б) не покидали пределов Праги вплоть до особого уведомления и с) старались по возможности держаться в людных местах.
Последний пункт вызвал удивление Аверченко:
— Мне теперь что, спать на вокзале?
— Спать можете дома. Вы ведь снимаете меблированные комнаты в Липницком квартале?
— В Липницком, — признался Аверченко.
— Это место можно вполне считать людным.
— Да уж… — печально сказал Аверченко.
Все, за исключением полицейских, стали покидать студию.
Аверченко с Дорошевичем пошли к остановке трамвая.
Арехин посмотрел вслед. И ехать ему было в другую сторону, и трамваев он не любил, даже пражских.
А меж тем вечеру конца и края не было.
— Позвольте отрекомендоваться: Карел Чапек, литератор, — представился человек, бывший с ними в студии. — Отчасти автор сценария будущего шедевра — если, конечно, у него после случившегося есть будущее.
Арехин не спешил уверять Чапека, что есть, что непременно есть будущее. Напротив, он сказал в ответ вычитанную где-то фразу:
— Да, вы правы. Есть тайны, прикосновение к которым убивает.
— А, вы тоже так думаете! — оживился пражский литератор. — Но что это мы стоим, как на необитаемом острове. Тут неподалеку есть кафе, где кофе первоклассный, не хуже довоенного, — и, боясь, что Арехин откажется, быстро добавил:
— Я угощаю.
Почти месяц пробыл в Чехии Арехин, а вот это «я угощаю» услышал впервые. Нет, его угощали за счет принимающей стороны, и на турнире, и днём на киностудии, но это были производственные расходы. А чтобы из собственного кармана…
Видно, широкая душа у Чапека. Или он, Арехин, его чем-то заинтересовал.
Кафе оказалось не так уж и неподалёку, но Чапек развлекал Арехина по пути — рассказывал всякие занятные истории о прежних обитателях Праги — докторе Фаусте, императоре Рудольфе Втором, рабби Бецалеле. Первые двое желали вечной молодости, но не знали к ней пути, а рабби якобы знал, но не желал становиться юнцом.
И, как обычно, на самом интересном месте они и достигли цели.
Кафе «Чёрный лебедь» располагалось недалеко от реки.
Они заняли место на террасе, официант принес две чашки кофе. Что ж, они ведь не есть сюда пришли.
— А вон замок Любавы, нашей королевы — девы. Всех любовников ей пришлось топить во Влтаве, чтобы сберечь репутацию. Говорят, что ниже по течению был омут, в котором водились прекрасные раки, их так и называли — королевские раки, и подавались они к столу Любавы во время свиданий страсти. Сейчас таких раков уже не сыщешь…
Арехину и до этого не хотелось есть, а теперь не хотелось и подавно. Он отпил кофе — едва-едва. Надолго ему хватит чашки.
— Вы полагаете, случившееся с паном Кейшем касается только пана Кейша? — спросил Чапек.
— Почему же? Теперь это касается пражской полиции.
— Спрошу иначе: пана Кейша убили потому, что он имеет отношение к снимаемой фильме, или по иной причине?
Арехин видел, что Чапек взволнован, более того — напуган, но старается это скрыть.
— Ну откуда же мне знать? Я с этим паном знаком менее суток, — ответил Арехин и сделал ещё один крохотный глоток.
— Хорошо. А вы сами не боитесь стать следующей жертвой?
— Как участник съёмки фильмы?
— Да.
— Никогда прежде не думал, что профессия артиста настолько опасная.
— Она не опаснее любой иной, — ответил Чапек. — Просто сюжет фильмы слишком уж щекотливый.
— Потому что касается шахматного автомата?
— Вам бы всё шутить, — сказал Чапек, хотя ни голосом, ни жестом Арехин ничего шутливого не выказал.
— Тогда объясните несведущему иностранцу, что опасного может таиться в съёмке исторической фильмы?
— Опасность заключается в самой истории. Смерть кронпринца Рудольфа и баронессы Марии фон Вечера произошла тридцать четыре года назад. Казалось бы давно. Между нами лежит Великая война, гибель четырёх империй, эпидемия инфлюэнцы — начнёшь вспоминать, так и не кончишь. Но лица, причастные к убийству в замке Майерлинг, по-прежнему среди нас. Что такое тридцать четыре года? Прибавьте к тридцати и получите шестьдесят четыре — для политика возраст сбора урожая.
— А почему к тридцати? — Арехину стало любопытно.
— Тридцать — возраст действия. Я думаю, что участникам заговора было около тридцати лет.
— Заговора?
— Заговора с целью убийства наследника.
— И кому это было выгодно — убивать кронпринца Рудольфа?
— Возможно, партии эрцгерцога Франца-Фердинанда, который стал наследником. Возможно, заграничным врагам Австро-Венгрии, в первую очередь Великобритании, Италии, Франции, Испании, Турции, Германии и России — это только краткий список. Возможно, сторонникам консервативного курса императора — опасались, что тот отречётся от трона в пользу сына, который был склонен к проведению непродуманных реформ.
— Хорошо, допустим. Но причем тут несчастная фильма, которую снимают сейчас?
— Она может всколыхнуть интерес к тем событиям. Вдруг кому-то захочется провести повторное следствие? А поскольку следствия тогда и вовсе не проводилось, скорее, наоборот, все стремились утаить случившееся, не исключено, что свежий взгляд выявит убийц. Иногда самые незначительные причины вызывают грандиозные последствия.
— Несвежее мясо к обеду приводит к мятежу на броненосце, — подтвердил Арехин.
— На броненосце?
— Это другая история, — успокоил его Арехин. — Российская. Думаю, то мясо матросам поныне снится, и клянут они себя распоследними словами, что побрезговали тогда. Сейчас бы ели, да нахваливали.
— Возвращаясь к сегодняшнему — Чапека, как и стрелку компаса, сбить с направления было трудно. — Я, конечно, надеюсь, что ошибся. Что смерть пана Кейша к съёмке фильмы отношения не имеет. Но надежда моя зыбка и призрачна.
— И вы полагаете, что пан
