Русский диктат - Денис Старый

Денис Старый, Валерий Гуров

Фаворит-9: Русский диктат

Глава 1

Остров Эдзо.

17 марта 1736 года

Бакуфу Кунихиро Мацумаэ стоял, не шелохнувшись. Имея идеальную выправку, стоял прямым столбом. И как в деревянном столбе нет души и сострадания, так и в этом человеке подобных качеств не осталось. Так казалось, самурай сдерживал эмоции.

— Токугава Ёсимунэ утвердил запрет на христиан, и славный самурай, с незапятнанной честью, ваш бакуфу, также на землях своих утвердил правила о запрете христиан, — вещал помощник самурая, который всё так же стоял и не выражал никаких эмоций [бакуфу — по сути вотченник, управляющий территориями с большими полномочиями].

— Убив меня, вы не только будете в аду, но вас покарают и мои соплеменники! Будьте прокляты вы, псы Мацумаэ, столь несправедливо относящиеся к пастве моей! — кричал Иван Петрович Козыревский, отец Иоанн.

Оставленный некогда на острове Эдзо, этот опальный священник удивительным образом быстро смог не только научиться изъясняться на языке, на котором говорил народ айну, он и устроил массовое крещение представителей коренного населения острова. И было все хорошо: нет врагов, созидательный труд, молитва. Словно бы монастырь. Иоанн стал даже задумываться над тем, чтобы и построить обитель.

Самураи рода Мацумаэ не утруждали себя массовым присутствием на всём острове. Они считали, что после восстания, которое случилось более семидесяти лет назад, айну уже никогда не поднимут голову и будут исправно платить дань.

А вот в столице Эдо представители рода должны были присутствовать рядом с сёгуном. И даже сборщики дани далеко не сразу заметили, что к ним приходят айну с деревянными крестами на шее.

Рядовые самураи, а также их прислужники, не знали, какие именно атрибуты должны носить христиане. Борьба с христианством и любые упоминания о крестах запрещены. Так что когда айну приносили дань, не обращали внимания ни на что другое, как на количество принесенного.

И только когда на остров прибыл Кунихиро, он с превеликим удивлением для себя обнаружил, что айну не только носят кресты, но и бормочат христианские молитвы. Причём язык, на котором они это делают, сильно отличался от латинского, который приходилось слышать самураю ранее.

— За то, что подлые осмелились поднять своё оружие против детей богини Аматэрасу, будут казнены все старшие сыновья всех старейшин родов подлых, — продолжал вещать глашатай.

Несмотря на то, что всем своим видом Кунихиро Мацумаэ показывал, что ему безразлично происходящее, внутри он сгорал нетерпением: когда же уже этот странный человек умрёт на кресте. Весь перед тем, как Козыревского распять, ему ещё пустили кровь из жил, чтобы быстрее истёк. Но прошло уже два часа, тело самурая стало затекать, а русский всё ещё продолжал выкрикивать.

Отряд из двадцати воинов был послан в глубь острова, чтобы узнать, откуда всё-таки идёт опасность и где принимают христианство айну. Этот отряд шёл беспечно, не боясь окружающих его аборигенов. Японцы были уверены, что народ этот покорён окончательно и он не способен сопротивляться.

Но как только отряд, попытался взять отца Иоанна, то за него заступились. Двадцать японцев были вырезаны. И тогда Кунихиро самолично с большим отрядом в двухстах воинов стал «зачищать» остров, сжигая поселения айну, уничтожая всех, у кого в руках было даже не какое-то оружие, а простая палка.

— Господин! Господин! — один из младших самураев решил потревожить Кунихиро.

Резкое, почти незаметное движение — и лезвие катаны устремляется к горлу посмевшего потревожить своего господина. Острое лезвие касается кожи слуги, но тот даже не смеет дёрнуться, ибо воля господина — закон. Если захочет убить, то слуга сопротивляться не имеет права.

Одинокая капелька крови стекла по шее слуги.

— Как смеешь ты отвлекать меня от того, как я любуюсь смертью врага своего? — спросил самурай.

— Мой господин, я вижу странные корабли, такие, как очень редко приходят к берегам внутренних островов, — закрыв глаза, приготовившись к смерти, всё же сказал слуга.

Стойкость и суровость тут же слетели с лица Кунихиро. Он знал, насколько могут быть сильны корабли европейцев. Но что им нужно на острове Эдзо? Всегда эти земли принадлежали роду Мацумаэ. И никогда здесь не было торговли с европейцами.

Дмитрий Леонтьевич Овцын висел, подвешенный на реях пакетбота «Гавриил». Очередное наказание от капитана Шпанберга. Дмитрий Леонтьевич никак не может унять своё обострённое чувство справедливости, а у Шпанберга чувство собственного величия стремительно возрастает, как только выходит в море. Даже дворян, даже Овцына, которого уважали все исследователи Камчатской и Американской экспедиции, и того он периодически наказывает.

Впрочем, такие наказания стали уже своего рода привычными. Примерно раз в неделю Дмитрий Леонтьевич Овцын грубит Мартыну Петровичу Шпанбергу, ну а капитан подвешивает морского офицера буквально на полчаса к реям. Неприятно, но выдержать можно. Вот только Мартын Петрович уже подумывает о том, чтобы начать проводить килевание.

— Земля! Вижу землю! — закричал именно Дмитрий Леонтьевич, которому было виднее с высоты.

— Это Эдзо! — уверенным голосом произнёс капитан.

Корабль, как и обещалось ранее, плыл забрать священника, а в прошлом морского исследователя, Ивана Петровича Козыревского.

Шпанберг ходил на корабле на юг, исследовал и пытался высадиться на японских островах. Правда, ему не дали этого сделать. Всем видом, своими действиями японцы показывали, что нельзя вот так вот просто кататься возле их земель. Между тем, задача заключалась в обнаружении японских островов, и эта задача выполнена.

На этом острове команда корабля планировала дождаться схода льдов, чтобы отправиться дальше, к Охотску. Ну или хотя бы купить у местных жителей еды и поменять воду, а жить вполне можно было бы и на корабле. Но дальше, севернее, продвигаться было определённо невозможно, так как уже появлялись признаки, что ещё немного — и вместо воды будет лёд.

— Это что там происходит? — Шпанберг, рассматривая в зрительную трубу побережье, возмущённо спрашивал у всех и ни у кого.

— Подготовьте пушки по правому борту! — решительно приказал Мартын Петрович.

— Ваше высокоблагородие, не будет ли вам угодно уменьшить время моего наказания, чтобы я принял деятельное участие в событиях? — спросил висящий на реях Дмитрий Леонтьевич Овцын.