Русский диктат - Денис Старый

— Первое, те, кто нас преследует, боятся. Поверь, имя Искандер-бея, твоё имя, Александр, гремит по всей Степи. Доходят даже слухи, что ты заставил кланяться хивинского хана. А то, что забрал у него самую красивую наложницу…

— Только не говори, что с хана сейчас насмехаются, — озадаченно сказал я.

Если это так, то хивинский хан может вспылить и наделать много глупостей, чтобы показать, что он не прогнулся под Россию окончательно.

— А ты можешь пустить слух по степи? — задумчиво спросил я.

— Хочешь кому-то что-то передать? — догадался Алкалин.

— Все же нет… Только лишь если горцем, а со степняками как-нибудь уже разберёмся, — подумав, сказал я. — Пустить слух нужно только с призывом, чтобы степняки не противились, а признавали подданство России. И тогда их вера, их жизнь мало изменятся.

Нет, все же хивинский хан не станет совершать никаких глупостей по отношению к русским, в том числе и к военным инструкторам. По крайней мере, пока его люди не будут обучены управлению артиллерийскими системами, линейным строю и всему тому, что необходимо для современной войны.

Кроме того, насколько я уже понимаю степь… Кстати, действительно, если много ездить по степи, да ещё и, наверное, какие-то гены у меня в крови, то словно бы начинаю слушать Степь и понимать её. Надеюсь, что Лес на эти мои эмоции и ощущения сильно не обидится. Все равно же я считаю себя «лесным» человеком.

Тем не менее, я, по крайней мере, начинаю понимать, как в степи оцениваются люди. И тот факт, что я вернулся и выполнил за своего брата то, что он обещал перед хивинским ханом, это может быть даже в большей степени играет в мою пользу, чем грубая сила и хитрость, которыми я захватил Крым. То, что не допустил войны с башкирами, что рядом со мной, если на войне, есть добыча и я ею щедро делюсь.

Восток, в частности Степь, сильно ценит поступок. Впрочем, и в Европе поступки оцениваются, только несколько иначе. Запад — это технология и карман с деньгами; Восток — это духовность. Так я думаю, так я чувствую.

— Искандер, ещё о том я думаю, что нет, или очень мало молодых воинов среди тех, кто нас провожает и кто пробует нас задержать своими атаками. Воины, которые сейчас нас по пятам преследуют, — часто даже седые старики, — выдавал свои измышления Алкалин. — В Крыму и на Диком Поле больше нет силы, которая могла бы сплотиться и бросить вызов. Россия уже победила Западную Степь.

Я понимаю, на что именно он намекал. Действительно, частью в Крыму, а частью и на Перекопе было выбито огромное количество молодых, сильных, здоровых воинов Крымского ханства. Потом частью их уничтожали под Очаковым, частью — под Азовом. Были и некоторые репрессии и дед мой постарался, когда развязал почти что и гражданскую войну. Умирают всегда сильнейшие, смелые, активные люди, способные дать здоровое потомство.

А в один момент, когда стало уже понятно, насколько Дикое Поле перестало быть диким для русских людей, казаки устроили такую охоту даже на малочисленные отряды крымских татар, что и степь опустела.

И сколько может быть молодёжи, той самой, сильной, здоровой, от которой должно рождаться новое сильное поколение? Пусть в Крыму таких было двести тысяч, хотя, скорее всего, меньше. И по моим подсчётам, в боях в Крыму и рядом с полуостровом было уничтожено не менее чем половины от этой цифры.

Так что, если бы мы сейчас оставим Крым в покое, то никаких набегов не будет. И Крыму пришлось бы полностью идти под руку турецкого султана. Они не способны себя защитить. И теперь настало время, и многие татары на то смотрят, способны ли защищать своих союзников османы.

Так что, как и о чем не договаривайся в Крыму, чем бы не соблазняй, хоть золотом осыпай. Решает только то, кто победит в этой войне и нынешняя компания решающая.

Так что и выходит, что нас сопровождают по большей степени уже не молодые воины, а старики и те, кто по каким-то причинам, может быть и из-за личной профессиональной непригодности, не участвовал сражениях в прошлом году.

— Друг мой, устрой на них засаду. Как сообщила разведка, впереди несколько небольших пролесков, где можно укрыть до тысячи воинов. Там временные стойбища тех, кто нас преследует. И на первой стоянке я покажу тебе по картам и немного прогуляемся, как можно к этим местам незаметно пробраться, — сказал я.

Конечно же, я собирал все возможные сведения о рельефе местности, географии тех мест, по которым нам ходить и где побеждать. На постоянной основе при моём штабе работали пятнадцать картографов.

Каждый из них имел своё направление и район: например, один собирал сведения о Дунае, южной Бессарабии, другой — о степи рядом с будущей Одессой, а ныне Хаджибеем, и так далее.

Сведения собирались откуда только можно. Вплоть до того, что проводилась работа с различными торговцами, засылались отдельные отряды, тройками на хороших конях, ещё прошлым летом отрабатывали люди Фролова.

Конечно же, все эти сведения я предоставил и генерал-фельдмаршалу Миниху. В его Главном квартирмейстерстве были свои картографы, что позволило сделать карты достаточно точными.

Нужно развеять, частью уничтожить, тех, кто нас сопровождал и делал пакости. Это необходимо ещё и потому, что потребность отправить дальнюю разведку, узнать, где же находятся сейчас турки.

Алкалин справился со своим поручением. Да и немудрено. Они подошли на рассвете к одному из крупных стоянок-баз наших преследователей, значительно превосходящими силами обрушились на отдыхающих вражеских кочевников, разбили их.

А потом я отдал приказ, чтобы все наши силы охранения, все конные, разом, на отдохнувших лошадях, да ещё и с заводными, обрушились на остатки преследователей.

Так что уже скоро можно было отправлять разведчиков и на сто вёрст вперёд. А рядом с нами не было никого.

— Докладывай, Семён, — приказал я командиру отдельного диверсионно-разведывательного взвода.

Правда, называлось подразделение, конечно, иначе — «особые стрелки». Но никак не могу я отказаться от формулировок будущего. Они более емкие.

— Турки находятся от Очакова в одном дневном переходе, в тридцати вёрстах, — начал доклад Семён,