Нацистский геноцид славян и колониальные практики. Сборник статей - Егор Николаевич Яковлев

не вызывали у Кристмана никаких проблем, как он уверенно заявлял на суде: «Все происходило без эмоций, не так, как у служащих вермахта. Они ненавидели противников и не были такими мягкими, как я». В то же время на суде он пытался охарактеризовать себя с положительной стороны: во время одного из инкриминируемых ему эпизодов он якобы спас девушку 17–18 лет и взял ее в команду в качестве санитарки. А население станицы Марьянской должно было бы его поблагодарить за то, что он не ликвидировал всех жителей, а выбрал только «главных зачинщиков»[290].

Бывший шеф зондеркоманды ссылался на состояние крайней необходимости в силу требования исполнения приказа. О последствиях отказа от выполнения приказа его якобы предупреждали командир айнзацгруппы D Вальтер Биркамп (1901–1945) и начальник гестапо Генрих Мюллер. Однако эти приказы, по мнению суда, еще не создавали ситуации принуждения, требуемой для крайней необходимости. Такая ситуация возникла бы только в том случае, если бы жизни или здоровью обвиняемого или его родственника грозила реальная опасность в случае отказа выполнить приказ[291]. Немецкая исследовательница Беттина Немер пишет, что в рейхе «не было зафиксировано ни одного случая, когда подчиненный был бы арестован за то, что отказался выполнить преступный приказ»[292]. Поэтому ссылка в суде на опасность для жизни и здоровья не выдерживает критики. Кроме того, безусловно, существовала возможность уклониться от операций по уничтожению, проводимых айнзацгруппами, запросив перевод в другое ведомство. Но судьи поразительным образом не обратили внимания на это обстоятельство, как и на то, что Кристман добровольно попросился на Восточный фронт и принял руководство зондеркомандой.

На процессе были представлены показания свидетелей из СССР. Стратегия адвоката Мартина Амелунга (1937–2006) состояла в том, чтобы поставить под сомнение показания советских граждан, данные в 1972 году в присутствии немецких следователей. Защита заявляла, что советское правительство предложило свою юридическую помощь только для того, чтобы представить Федеративную Республику «убежищем старых нацистов» и тем самым делегитимизировать ФРГ, которая, между прочим, восстановила свою высокую международную репутацию. Все показания свидетелей якобы были инспирированы КГБ. Адвокаты приводили и другие аргументы в стиле риторики холодной войны. Часть показаний, данных советскими гражданами в 1972 году, защите даже удалось исключить из рассмотрения по причинам процессуального характера. Однако предотвратить оглашение остальных показаний советских свидетелей не получилось, тем более что суд в октябре 1980 года специально посетил Краснодар, чтобы подтвердить подлинность свидетельств.

Оглашение показаний советских свидетелей вызвало у подсудимого приступ истерики. «Все это сплошная ложь!» — кричал Кристман в зале суда. «Я никогда не думал, что немецкий суд поедет туда, в Россию. Я считаю оскорблением для немецкого народа рассматривать этих там [т. е. в СССР] как равных нам»[293].

Сторона обвинения требовала приговорить Кристмана к пожизненному заключению за убийства, совершенные из «низменных, жестоких и коварных побуждений, в том числе за убийства маленьких детей», что подтверждалось многочисленными показаниями свидетелей. Согласно параграфу 211 Уголовного кодекса ФРГ убийцей считается тот, кто убивает человека из садистских побуждений, для удовлетворения сексуального влечения, из особо низменных корыстных или иных низменных побуждений, коварным или особо жестоким способом. Эта законодательная норма предусматривала безальтернативную санкцию в виде пожизненного заключения.

Но 19 декабря 1980 года суд вынес другой приговор: 10 лет лишения свободы за 60 случаев пособничества в убийстве: тридцати человек в «душегубке» в Краснодаре и тридцати человек в станице Марьянской. Несмотря на то что Кристман активно участвовал в нацистском движении с юных лет вплоть до крушения Третьего рейха, поддерживал беглых нацистов после войны в Аргентине и — как явствовало из его высказывания в суде в адрес жителей СССР — сохранил свои нацистские взгляды, суд присяжных пришел к выводу, что убивал он не по собственному побуждению, считая себя… лишь «орудием». При этом в решении суда говорится: на процессе установлено, что в обоих случаях — при использовании газвагенов в Краснодаре и при расстреле на Кубани — обвиняемый руководил операциями в качестве командира, он «определял время и место совершения преступления, круг подлежащих уничтожению лиц. Если в операции с газвагеном ему был предписан способ убийства, то в эпизоде Марьянской он сам определил место, время и исполнение преступления»[294]. Однако, как посчитал суд, его действия основывались преимущественно на приказах, которые он получал от Главного управления имперской безопасности из Берлина. Его карьерные устремления также заключались в верности приказам и выполнении поставленных задач, так что его действия не были основаны исключительно на собственной инициативе и заинтересованности в преступлении. Главными преступниками являлись Гитлер, Гиммлер, Гейдрих и Кальтенбруннер, а также, возможно, другие лица, которые планировали и подготовили убийства. Для реализации плана по уничтожению всех реальных и потенциальных противников режима была создана айнзацкоманда 10а, которая использовалась как инструмент национал-социалистического уничтожения противников режима, и обвиняемому, как командиру, было приказано совершить эти убийства[295].

Данная формулировка полностью соответствовала многолетней тенденции судебной практики по процессам над нацистскими преступниками в ФРГ, в которых применялась субъективная теория разграничения. Согласно данной теории, нацистские преступники совершали убийства, санкционированные высшим руководством в лице А. Гитлера, Г. Гиммлера, Г. Геринга и Р. Гейдриха, которые считались главными инициаторами и исполнителями преступлений. Преступники в большинстве своем были признаны пособниками, выполнявшими преступную волю своих начальников[296].

Убийство детей в обоих случаях, то есть в операции с газвагеном в Краснодаре и в станице Марьянской на Кубани, согласно тексту судебного решения, было совершено из низменных побуждений согласно параграфу 211 Уголовного кодекса ФРГ. Суд заключил, что «тот, кто убивает детей, чтобы добиться устрашения и запугивания местного населения, еще и преследуя при этом собственные честолюбивые интересы, действует из самых гнусных по общим представлениям морали убеждений. Не может существовать никакой мыслимой причины, которая оправдывала бы убийство невинных детей»[297]. Но и тут Кристман предстал лишь пособником. Более того, при вынесении приговора суд принял во внимание следующие смягчающие обстоятельства: «…до и после войны подсудимый вел законопослушный и упорядоченный образ жизни; с момента совершения преступления прошло 38 лет; преступление было совершено в чрезвычайных обстоятельствах, в которых он оказался в качестве подчиненного руководителя спецподразделения в России, верного своим приказам». Не исключено также, — замечал суд, — что обвиняемый испытывал чувство ненависти к партизанам, которые могли оказаться в числе жертв в газвагене, ведь они использовали безжалостные и жестокие методы в борьбе с немецким вермахтом. Наконец, в соответствии со ст. 6 п. 1 Конвенции о правах человека, в пользу подсудимого была признана длительность судебного разбирательства, поскольку он «подвергся повышенному физическому и психологическому давлению». Суд в