Нацистский геноцид славян и колониальные практики. Сборник статей - Егор Николаевич Яковлев
В феврале 1956 года Кристман вернулся в ФРГ. В Мюнхене он попытался получить работу адвоката, однако из-за нацистского прошлого ему было отказано; тогда он вместе с женой открыл фирму по торговле недвижимостью[277]. Со временем продажа земельных участков стала приносить Кристману огромную прибыль и сделала его одним из самых богатых горожан Мюнхена[278].
Попытки привлечения к ответственности. После возвращения Кристмана в Западную Германию прокуратура Кобленца начала расследование о казни тринадцати заключенных в лагере Кохем. По словам Кристмана, во время его работы в Кобленце он «никогда не отдавал приказов о расстреле каких-либо лиц», но если бы такая мера была принята, то «это было бы оправданно с учетом ситуации того времени». Более того, он «вообще не имел таких полномочий», хотя, с другой стороны, «никогда не отказывался исполнять приказ». «Чувство долга и осознание того, что о необходимости принятых мер лучше судить на более высоком уровне» не позволяли ему ставить под сомнение приказы[279]. Прокурор Кобленца не был удовлетворен показаниями подозреваемого, заявлявшего, что «ничего подобного в пределах» его «юрисдикции не происходило», все приказы об экзекуциях исходили из Берлина, но вообще «в конце 1944 — начале 1945 года… расстрел мародерствующего остарбайтера не являлся особым событием»[280]. Тем не менее расследование, завершенное прокуратурой Кобленца к 1972 году, в итоге пришло к выводу, что убийства были совершены «не по собственному решению» Кристмана, а по указанию из Берлина[281]. Также не было найдено никаких доказательств, что жертвы подвергались «излишней» боли и страданиям. Кроме того, якобы отсутствовали «низменные побуждения» и «коварство», позволяющие квалифицировать данное деяние по признакам тяжкого убийства, установленным параграфом 211 Уголовного кодекса ФРГ. Таким образом, Кристман и его соучастники оказались виновны лишь в непредумышленном убийстве (нем. Totschlag), срок давности которого давно истек. С точки зрения уголовного права это означало то, что Кристман считался невиновным, а «правильное исполнение» приказа РСХА было «следствием работы в качестве добровольных соучастников и пособников, что делает их виновными только по морально-этическим соображениям»[282].
Интерес к преступлениям Кристмана на Восточном фронте возник в начале 1960-х годов. Одной из возможных причин стали прошедшие в Ставрополе и Краснодаре судебные процессы над пособниками нацистов, служившими в качестве хиви в зондеркоманде 10а. Весной 1961 года органы государственной безопасности ГДР после запроса от коллег из Москвы занялись делом Кристмана. Найденные материалы позволили включить его в Коричневую книгу, своего рода каталог нацистских преступников, живущих в ФРГ[283]. Под влиянием этих событий в Мюнхене в 1961 году началось расследование деятельности Кристмана. В последующие годы его неоднократно вызывали на допросы и даже дважды помещали в следственный изолятор на недолгий срок до внесения залога. Бывший эсэсовец все это время вел себя надменно и даже нагло. Так, в апреле 1962 года после очередного допроса он попросил поговорить с женой и, воспользовавшись случаем, предпринял попытку побега, которую пресек один из прокуроров. Впоследствии, пытаясь избежать уголовного преследования, Кристман ссылался на принцип уголовного права, согласно которому никто не может быть дважды осужден за одно и то же преступление: он утверждал, что был осужден военным трибуналом США за преступления, в которых его обвиняли, в Дахау в 1946 году. Позже, однако, это ложное утверждение было опровергнуто американскими властями[284].
Тем временем в 1967 году в СССР вышла книга публициста Льва Гинзбурга под названием «Бездна», где преступления зондеркоманды 10a подробно описывались в отдельной главе. В ней Кристман был охарактеризован как «активная натура» «с садистскими наклонностями». Личное участие Кристмана почти во всех расстрелах и повешениях объяснялось тем, что «казнь ему была дорога как завершение разработанной и осуществленной по его разработке операции, и, как истинный творец операции, он наслаждался конечным ее результатом»[285]. После этого советская и восточногерманская пресса стала часто вспоминать о преступнике, который благоденствует в ФРГ.
В 1974 году Кристман был арестован уже третий по счету раз, однако в ноябре этого же года Уголовная палата отказалась возбудить судебное производство по делу в связи «с долговременной неспособностью обвиняемого участвовать в судебном разбирательстве». Кристман обманом пытался избежать правосудия, предложив врачу 20 000 марок за медицинское заключение, подтверждающее его недееспособность. И это ему почти удалось: из-за уловок и проволочек рассмотрение дела затянулось на десятилетия. Этому способствовали его адвокаты, среди которых были экс-министр внутренних дел Германии Герман Хёхерль (1912–1989), министр внутренних дел Баварии Альфред Зайдль (1911–1993), редактор правоэкстремистской «Немецкой национальной газеты» Герхард Фрай (1933–2013) и бывший министр культуры Баварии Теодор Маунц (1901–1993)[286].
«Недееспособный» Кристман почувствовал себя настолько свободно, что развелся с супругой-ровесницей и женился на молодой секретарше, которая вскоре родила ему дочь. Бизнес бывшего эсэсовца процветал, а «мир казался ему прекрасным»[287]. Это выглядело настолько вызывающе, что сотрудники баварской уголовной полиции все же «усомнились» в наличии у Кристмана серьезных проблем со здоровьем. Они засняли его во время утренней пробежки по паркам Мюнхена[288], и 13 ноября 1979 года Кристман был все-таки вновь арестован — в своем богатом доме во время купания в бассейне.
Судебный процесс. 25 сентября 1980 года началось слушание по делу Курта Кристмана в земельном суде Мюнхена. Бывшему командиру зондеркоманды 10a было предъявлено обвинение в трех эпизодах соучастия в убийстве в общей сложности 105 человек, однако позднее пунктов осталось только два. Кристману вменялось в вину убийство в газвагене около тридцати человек в Краснодаре и расстрел по меньшей мере тридцати человек в станице Марьянской. Стратегия защиты сводилась к полному отрицанию причастности обвиняемого к убийству евреев и гражданских лиц. По заявлению защиты, в газвагенах убивали только партизан, шпионов и саботажников, причем такой способ умерщвления подсудимый называл «особенно гуманным». Кристман заявлял, что «когда несколько человек умирают вместе, то это все равно приятнее, чем по отдельности». Бывший эсэсовец «не мог точно вспомнить», присутствовал ли он при погрузке жертв в газвагены. «Для меня это не было потрясающим событием», — безучастно говорил он на процессе[289].
Расстрел «партизан и их пособников», в том числе в казачьей станице Марьянской, якобы был обусловлен приказом «О применении военной подсудности в районе Барбаросса». Ежедневные казни
