Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв
— Вы есть хотите? — Генерал распорядился нас ещё и накормить.
Нам вернули телефоны, всё оружие и боеприпасы, которые нашли в машине. Для нас заварили чай, принесли печенье и бутерброды с паштетом и прилепленными на нём овалами огурца. Меня накрыло жесточайшим стокгольмским синдромом. Да я был просто счастлив находиться в компании таких добрых и заботливых людей! Злые полицейские-мучители мигом превратились в избавителей и хороших друзей. Конечно, из-за того, что наручниками мне передавило нервы, у меня онемело по три пальца на руках — ими я ещё мог шевелить, но совершенно не чувствовал, они онемели намертво, хоть иголкой в них коли. В принципе, я никогда и не хотел стать пианистом, а теперь уже и не получится. Я уже точно не смогу профессионально играть на музыкальных инструментах, где требуется виртуозность пальцев. В юности вот бас-гитару подёргал и хватит. Дважды в одну реку не войдёшь.
Но, нет-нет-нет, никаких претензий! В России родился, всё понимаю и готов ко всему. Живы, целы, пусть и почти, — так и слава Богу. Надо довольствоваться тем, что имеешь. А мы имели уже немало по сравнению с тем, что не имели, валяясь полчаса назад с мешками на головах в подвале.
— А мы не поняли, кто вы такие, и уже хотели вас в Стаханов отправлять, — добродушно заметил Малыш, когда мы обсуждали наше происшествие.
Я так понял, что с нами в Стаханове разобрались бы по-стахановски, и мы запомнили бы это на всю оставшуюся жизнь, которая бы, следовало предполагать, существенно сократилась из-за потери здоровья. Но как же всё в итоге красиво разрешилось! Перед нами открылись все двери. Генерал уехал, но приказал оказать нам полное содействие в нашей работе. Мы договорились, что останемся здесь на пару дней, нам покажут город, и мы можем снять работу Росгвардии. Славика я отпустил, ему нужно было выйти на связь по своим делам, очередные мутки. Кого-то он там с той стороны ленты встречал завтра днём, что ли, я так и не понял. Да особо не старался понимать, Славик такими загадками всегда общался, что можно предположить всё что угодно, включая мелкий криминал. Во всяком случае, как освободится, он пообещал приехать за мной. Сам я остался на ночёвку на расположении. И со свойственной мне любознательностью обследовал новое жилище.
Из комнаты-штаба с компьютером вела дверь в ещё одно небольшое помещение, где стояли двухъярусные кровати. На спинках некоторых кроватей сушилось бельё и висели разгрузки. Рядом на стульях лежали автоматные рожки и каски. Это была офицерская комната. Из неё выход в казарму для бойцов. У двух стен изголовьем приставлено по пять кроватей, у торцевой — четыре лежанки, над ними навес, на котором установлен большой плазменный телевизор с подключённым DVD-плеером — это гуманитарка, так мне объяснили бойцы, чтобы я не сомневался. Казарма служила и домашним кинозалом. Здесь и было как дома — бетонный пол в ней был застелен коврами, откуда-то натасканными.
Напротив торцевой стены вёл выход на улицу, у выхода, с внешней стороны которого нагромождены мешки с песком, дежурил росгвардеец с пулемётом. Также к казарме N1 друг за другом примыкали две маленьких комнаты в кафеле, одна из которых служила кладовой, а в другой, очевидно, была душевая, в ней был умывальник и стояли канистры с водой. Водоснабжения в Попасной не было, воду доставляли в город на колёсах.
Из казармы N1 через сквозной проход был выход в казарму N2 — подобное большое помещение, уже на десять койко-мест, расположенных у стен так, что оставался свободным проход и небольшой пятачок в центре. Здесь тоже установлена плазма с DVD, очевидно, тоже гуманитарная и для тех, кто не хотел смотреть то, что показывалось в соседнем кинозале. Перед теликом стояло плетёное кресло — это было вип-место. Можно, конечно, было сделать вывод, что здесь в подвале собрались какие-то отчаянные киноманы, но реальность Попасной была круче любого триллера.
Дальше проход вёл в казарму N3. В отличие от казарм N1 и N2, здесь царил полумрак — шесть коек, приставленных в ряд к стене, освещались только светом из развёрнутого здесь медпункта. Медпункт был расположен в нише и в целях стерильности отгорожен от остального помещения плотной полиэтиленовой шторкой. Стены внутри также были занавешены полиэтиленом, плюс простынями. За мутно-прозрачной шторкой виднелись смазанные очертания кушетки, заправленной белоснежной простынёй, и стола, на котором угадывались коробки и пеналы с лекарствами и медицинскими инструментами. В медпункте горела люминесцентная лампа, от неё сочился через шторку мёртвенно-бледный свет.
Для отдыха мне предложили на выбор пару пустых коек напротив медпункта. Сказали занимать любую, хотя рядом с лежаками лежали чьи-то вещи. Но на вопрос: «А разве она не чья-то?», махнули рукой, сказали, что боец на дежурстве, а вернувшись, он займёт пустующую и без отдыха не останется. Опять же, это сродни безумному чаепитию в стране Чудес — ты занимаешь свободное рядом место, и тут, на расположении, я точно был любознательной Алисой. Но и немного безумным Шляпником.
Я решил дремануть после такого насыщенного дня, полного душевных переживаний и физических страданий. Что-то твёрдое почувствовалось под матрасом. Оказалось, это прицел, я аккуратно переложил его рядом на тумбочку. Поспав около часа, я продолжил обследование дома, где нашёл приют.
Проход из казармы N3 с медпунктом вёл в небольшое помещение кухни со складами продуктов. Из неё направо ты попадал в столовую — здесь трапезничал офицерский состав. Нас приписали к столовой, хотя остальные солдаты готовили сами себе. Из маленьких квадратных столов был сочленён стол большой, прямоугольный. Для создания уюта на неоштукатуренной стене висели тематические фотоплейсменты с продуктами.
Как холст скрывал потайную дверь у папы Карло в «Золотом Ключике», так за бархатной, похожей на занавес, красной тканью в углу столовой маскировался выход на улицу. Там тоже были наложены мешки и всегда дежурил пулемётчик.
Росгвардейцы жили дружной коммуной, и меня в неё приняли. Мне подогнали даже шлёпки для удобства. Кормили в столовой, поили чаем, вместе с росгвардейцами я смотрел кино. Необычные,
