"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Гладков

Вечером в театре во время «Ревизора» было совещание о необходимых переделках пьесы. От театра были В.Э., Февральский, Басилов и я. Были еще Л. и О. Брик, Асеев, Катанян9. Спектакль будет называться «Феерическая комедия» (подзаголовок одной из пьес Маяковского). В него войдут также отрывки из «Бани», «Мистерии-Буфф» и стихи Маяковского. Придумано много остроумного. Я брал слово дважды. Кажется, впервые я так близко мог наблюдать Лилю Брик (Осипа Максимовича я знаю давно). У нее большие и должно быть когда-то красивые глаза, но резко неприятный голос и нескромная манера держаться. Трудно угадать в ней героиню самой замечательной любовной лирики нашего века.

17 февраля

Театральная Москва в смятении. Студии Завадского предложено поехать в Ростов, где выстроено новое гигантское здание драматического театра, а МХТ 2-му в Киев, на постоянную работу. Это делается не в виде опалы, а для усиления «периферии». Театры, кажется, пытаются сопротивляться. Это уже целиком акция нового Комитета10. А началось это, говорят, с просьбы секретаря Ростовского обкома помочь им организовать в новом помещении хороший театр. Само помещение в Ростове, по слухам, является типичным произведением гигантомании и для драматического театра мало подходит: огромные фойе, огромный зал, плохие подсобные помещения и пр. <...>

18 февраля

Днем в театре на репетиции «Клопа», В.Э. работал над сценой «Свадьба» (поставил конец сцены).

Потом на совещании у Вильямсов11, затем в ТРАМе12 с Алешей на премьере «Дальней дороги»13, потом с ним и Валей Плучеком 14 в «Национале». Встретили там Зою С. и пошли вчетвером в кавказский ресторанчик «Тбилиси» (против телеграфа). Там к нашей компании присоединились Миша Светлов и А.Дикий15 и сидели до пяти утра. С Диким я познакомился впервые: он, конечно, очень талантлив, но как-то ограничен. Например, бранил Маяковского, говоря, что он «в поэзии математик» (?!) Сказал хорошую остроту: «Верблюд — это сумбур вместо лошади»...

В четверть шестого я зашел на телеграф и спьяну послал О.Н.16 какую-то сумасшедшую телеграмму (уже плохо помню, какую).

Впрочем, это было уже 19-го...

29 февраля

В «Правде» статья Б.Резникова «О мнимых заслугах и чрезмерных претензиях» — о МХТ 2-м, более чем грубая и резкая17.

Как говорят осведомленные люди, дело вовсе не во вдруг открывшихся у правительства глазах на художественные достоинства театра, а в том, что МХТ 2-й пытался не подчиниться решению правительства о посылке его в Киев. Мало того, Берсенев будто бы обратился к одному из иностранных послов (одни говорят — к французскому, другие — к Буллиту18) с просьбой замолвить слово об оставлении театра в Москве. Это последнее-то и взорвало Сталина. Реакция была оглушительной. Логики тут мало, но пример впечатляющий. И.Н.Берсенев («Ванька-Каин», как его зовут в Москве) явно «перебрал» и проиграл... Другим будет неповадно! Для этого все и сделано.

Нет слов, конечно, шаг Берсенева был бестактен, но не больше... Причем здесь «художественность» театра?

Сегодня в театральных объявлениях в газетах напечатано: «29 <февраля>. МХТ-2, “Мольба о жизни”. 1-го и 2-го <марта> спектакли отменяются»... Итак, сегодня будет последний спектакль театра, который считался одним из лучших в Москве. Пойти, что ли? Нет, это слишком грустно.

Остряки уже заметили забавное, трагикомическое сочетание названий пьес, шедших во МХТ 2-м последнюю неделю: «Хорошая жизнь», «Не все коту масленица», «В овраге» и «Мольба о жизни», наконец!

М а р т

10 марта

Сегодня ездил с Таней Евтеевой19 смотреть новую комнату на улице Кирова (Мясницкой). Она гораздо лучше моей теперешней, и я договорился. Дороговато, правда, но ничего не поделаешь <...>

11 марта

Сегодня под вечер перевез одеяло, подушку и белье в новую комнату. Книги и бумаги заберу завтра.

Почти два с половиной года я прожил на Малом Афанасьевском. Когда я туда переехал, я был еще связан с Ольгой М. Сначала эта комната казалась мне раем, но потом страшно надоела звукопроницаемая стена, отделявшая меня от хозяев: толстой польки Софьи Игнатьевны, разбитной, молодящейся сорокалетней дамы, ее забитого мужа Николая Филипповича, вечно находящегося под судом из-за растрат, и сорванца Борьки, их сына. Еще в квартире жил эстрадный чтец Александр Семенович Момуровский, зарабатывавший огромные деньги за чтенье двух-трех рассказов Зощенко. Мои хозяева были у него в долгу: он как-то выручил их, погасив очередную растрату Николая Филипповича, а за это хозяйка довольно откровенно жила с ним, о чем знали и муж и сын. Еще была домработница хозяев Нюрка, шестнадцатилетняя девчонка, к которой приставали и которую тискали и Момуровский, и Николай Филиппович, и Борька. С Софьей Игнатьевной у меня были хорошие отношения вначале, но как-то летом, встретив ее полуголой в коридоре (больше в квартире никого не было), я ее беспечно трахнул20 (она еще ничего), и после этого она стала ждать повторения, а когда его не последовало, то наши отношения резко ухудшились... Очень занятен был Николай Филиппович, пьяница, забитый, страстно влюбленный в футбол и хоккей и зимой приезжавший с матчей в полузамерзшем состоянии. Иногда он бунтовал против супруги и попрекал ее связью с Момуровским, но это только в сильном опьянении. Потом это ему дорого обходилось. В конце концов, мне страшно надоела вся эта ихняя жизнь, от которой нельзя было отгородиться, и я почти вздрагивал, когда слышал тенорок Момуровского, разговаривающего у самой моей двери по телефону с неизменной шуткой: «Есть, капитан!» в конце любого разговора.

До меня тут жил Шток21. Не знаю уж, кто там будет жить теперь.

Вчера было общемосковское собрание писателей, посвященное обсуждению статей «Правды». Открыл его Ставский22. Шкловский отрекался от формализма. Кричал о забвении (?) Маяковского Кирсанов. Бранили Зелинского за редактуру романа Л.Добычина «Город Эн»23, выступали Мате Залка и Дм. Сверчков. Постановлением ЦК был снят редактор «Ленинградской правды» Белицкий за печатанье непроверенной информации иностранных агентств24.

В театре «Свадьба Кречинского».

В квартире в Брюсовском переулке

Все эти дни ночью мороз, а днем тепло.

А п р е л ь

3 апреля

Вчера смотрели с Арбузовым премьеру «Партийного билета»25 в Доме кино. Обидный фильм. Богатство драматургии сценария сведено режиссурой к примитиву. Общая коллизия почти глупа. Но подробности и эпизоды есть превосходные. Но это «то, что надо» — и это самое страшное.

10 апреля

Вчера в «Правде» подвал Горького «О формализме». Есть верное, но есть и совершенно необязательные и даже странные рассуждения. Неприятен тон авгура.

Вчера же у Плучека в ТРАМе электриков премьера «Дальней