"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Гладков
См. также об этом в примеч. к тексту дневника.
3 Родам Ираклиевна Амирэджиби (1918–1994) — жена М.А.Светлова, старшая сестра грузинского писателя Чабуа Амирэджиби, автора романа «Дата Туташхиа».
4 Эта запись служит подтверждением того, о чем мы пишем далее — т.е., что ранние записи дневника редактировались Гладковым после его освобождения в 1954-м.
5 Приобретя гэдээровскую «Эрику» — лучшую по тому времени портативную пишущую машинку, — Гладков практически каждый вечер заполнял одну-две страницы плотным, через один интервал, текстом, описывая события прошедшего дня.
6 Гладков вспоминал: «Первая моя должность в ГосТИМе — именовалась “научный сотрудник”. Потом я назывался заведующим научно-исследовательской лабораторией (НИЛом), исполняющим обязанности завлита, преподавателем техникума его <Вс. Мейерхольда. — С.Ш.> имени, литературным секретарем и режиссером-ассистентом» (Гладков А.К. Не так давно: Пять лет с Мейерхольдом. Встречи с Пастернаком. Другие воспоминания. М., 2006. С. 42-43. Далее сноски на это издание даются сокращенно: Гладков, с номером страницы).
7 Всего Гладков оставил 60 томов перепечатанных на машинке дневников, плюс некоторое количество разрозненных рукописных записей.
8 Эта деталь осталась в одной из сделанных в тексте купюр; тем не менее важно, что Гладков отмечает и такую, казалось бы, малозначительную бытовую мелочь.
Предисловие Сергея Шумихина
Из дневников
1936. Комментарии Сергея Шумихина
Б.Пастернак, Вс. Мейерхольд и А.Гладков на квартире Мейерхольда (Брюсов пер., д. 12, кв. 11). 1936. Фотография В.И.Руйковича. РГАЛИ
1 9 3 6
Ф е в р а л ь
5 февраля
Сегодня пришел от В.Э. в четвертом часу ночи.
Замечательный разговор о многом и в том числе об его личном... Уж не знаю, имею ли я право это все записывать...
В.Э. был со мною предельно доверчив и искренен. Когда я сговаривался с ним по телефону о том, что приду, он попросил не звонить, а тихо постучать ровно в 9 часов («Смотрите, только ровно, я буду слушать у двери») в дверь, которая обычно бывает закрыта (на площадку лестницы выходят обе двери его квартиры: и справа, и слева. Эта дверь ведет прямо в ту часть коридора, которая ведет к кабинету). Прихожу ровно в 9 и стучу. Он сразу (похоже, что действительно ждал за дверью) открывает сам и просит говорить шепотом, чтобы З.Н., спящая в соседней комнате, не проснулась и не знала, что он работает... Говорим минут двадцать шепотом, потом В.Э., увлекшись чем-то, сам повышает голос и сразу раздается голос З.Н.: «Севочка, кто это у тебя?..» В.Э. комически играет страшный испуг и отвечает успокаивающим голосом: «Спи, Зина, — это только Гладков...»
З.Н. спрашивает, не хотим ли мы чаю. Нам подают чай и мы уже говорим обычным тоном, тоже по ее просьбе («Только не шепчитесь. Это меня нервирует»).
Начали с книги1, а потом говорили обо всем.
Запишу только один штрих...
После того, как В.Э. уже глубокой ночью откровенно и горько говорил о своем настроении, мы перешли снова к книге, и В.Э. захотел мне показать какой-то старый журнал со своей старой статьей. Он сел на корточки, разыскивая журнал на нижних полках книжного стенда, и вдруг, обернувшись и не вставая, заговорил, прервав течение разговора, о том, что он подумывает, чтобы поступить как Маяковский, т.е. о самоубийстве... «Ведь не дадут жить, не дадут... Вы читали, что написано о Шостаковиче2... Маяковский был прав... Я об этом часто думаю...» Я похолодел и стал лепетать, что Маяковский был поэт и одинок, а В.Э. окружает целый коллектив и ему одиночество не страшно, и потому ранимость у человека театра иная, чем у поэта, и прочую ерунду. Он слушал меня, сидя на корточках, потом, ничего не сказав, стал снова искать журнал и тогда уже поднялся... (Часть разговора, вернувшись ночью, я записал в блокноте 3.)
Сегодня утром, проснувшись, я вдруг почему-то сразу вспомнил все это и страшно испугался. Я как-то вдруг поверил, вот тут, дома, в то, что фраза В.Э. о смерти была серьезна, и, вскочив, босиком бросился в коридор посмотреть, нет ли в газете трагического сообщения (что было вполне глупо, ибо если бы даже это и произошло, то не могло бы попасть в газеты еще). Я провел два часа, не зная, как узнать и кому позвонить, и, наконец, решился позвонить личной секретарше В.Э. — Александровой. Я спросил ее, как сегодня здоровье В.Э., и только когда она мне ответила, что хорошо и что он собирается выходить, я успокоился.
Днем в театре совещание по «Клопу». Я выступаю. В.Э. со мною нежен и хвалит меня. Завтра начнутся репетиции.
В эти дни прочел «Фиесту» Хемингуэя. Прекрасно! <...>
В театре «Ревизор».
6 февраля
Сегодня начались репетиции «Клопа».
В.Э. относится ко мне с исключительным и подчеркнутым дружелюбием и доверием. Просит и на репетиции сидеть рядом с ним.
В «Правде» новый удар по Шостаковичу — подвал «Балетная фальшь», снова без подписи, но, судя по стилю, написанный автором «Сумбура вместо музыки»: о балете Шостаковича «Светлый ручей» в Большом театре4.
Сегодня на репетиции, когда мы говорили с В.Э. об этой статье, я передал ходящий по Москве слух, что автором обеих статей является Керженцев5, но В.Э. сразу сказал: «Нет! Не его стиль. Да он, все-таки, интеллигентней, и такой чепухи не написал бы... Впрочем, конечно, если б приказали, то написал бы, но не так, а иначе...» По его мнению, обе статьи написал А.Жданов6.
Из Америки вернулись Ильф и Петров. «Правда» печатает интервью с Иофаном о том, каким будет строящийся на месте Храма Христа Дворец Советов7. В.Э., кстати, очень иронически говорил об архитектурных качествах этого проекта.
9 февраля
Как резко меняется весь тонус жизни в театре, когда идут репетиции, руководимые В.Э. Его темперамент, увлеченность, энергия сразу заражают всех. Я уже заметил одну особенность В.Э. — как бы он ни был одержим сомнениями, каково бы ни было его «настроение» дома, но на репетициях он всегда высокопрофессионально собран.
Сегодня репетировалась сцена «Общежитие» из «Клопа» (записал в блокноте). Присыпкина репетирует Боголюбов, Баяна —
