Где. Повесть о Второй карабахской войне - Коля Степанян

Часть первая

Октябрь

Бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество – думать, что знаешь то, чего не знаешь?

Платон. «Апология Сократа»

1

Этой книгой я хочу защитить войну.

Как же это так, защитить войну, спросишь ты.

Да хоть сказать, что она не такая и ужасная.

Что она для чего-то. Или из-за чего-то. Я хочу сказать ей спасибо.

Не могу забыть, как впервые поел горячей еды после начала боевых действий. Уже больше месяца не ел ничего теплого.

Маленькая армянская деревня. Опустошена. Захвачена врагом. Непрекращающийся лай собак, одичавших без хозяев, которым пришлось наскоро покинуть свои жилища. Я и двое моих армейских друзей в каком-то полупогребе-полугараже. Каждый день мы выходим из нашего укрытия за едой. Этой ночью в полупогребе-полугараже я увидел маленький газовый баллон. Почему бы нам что-нибудь на нем не приготовить?

Посреди войны, в тылу врага, я и два моих лучших друга жарим картошку с яйцами. Я нарезал картошку кубиками. Мелко-мелко. Пожарил. И залил яйцами. Ребята удивлены – они такого никогда не ели. Запах спешно овладел пространством. Звук шипящего масла вернул нас куда-то очень далеко. Мы сидим вокруг газового баллона и завороженно слушаем. Завороженно смотрим. Завороженно вдыхаем аромат.

В том моменте было так много жизни.

Так много любви. Любви к жизни!

Скажу честно, меня сильно раздражают люди, которые никогда не были на войне, но искренне думают, что что-то о ней понимают.

Невозможно понимать любовь, не испытав ее.

Точно так же невозможно понимать войну. Или смерть.

На протяжении трех месяцев мы ели, пили и спали посреди дикой природы. Вне мира, построенного человеком, – в мире, построенном Богом. Со всеми его опасностями. Со всеми его чудесами.

Для меня, москвича, это вообще был первый опыт соприкосновения с дикой природой.

Чтобы выжить в ней, необходимо и самому одичать. Мы не могли не замечать, как быстро адаптируется наше тело. Самые ужасающие, устрашающие для человеческого сознания переживания стали обыденностью.

Спать на улице, в снегу. Охотиться. То и дело натыкаться на тела. Скелеты. Убивать.

Война отправляет человека прямиком в первобытность. И в этой первобытности, когда смерть поджидает за каждым углом, Бог как на ладони.

Ну, это исключительно мое ощущение, я не настаиваю. Мои ребята вот не верят в это во все, и ничего страшного. Но, черт возьми, я не переставал чувствовать присутствие. Сначала пуля пролетает максимально рядом с твоей башкой, не задев, и ты думаешь: ладно, повезло.

Потом это происходит второй, третий, четвертый раз. Вспоминаешь, как смеялся над любимыми боевиками, где герой все никак не мог умереть, и недоумеваешь: так значит, это действительно возможно. А потом происходит все больше и больше мистики. Каждый чертов день.

Мы привыкли видеть божественное на небесах, но как насчет земли?

Не поверишь, но в полном единении с ней почти что любое наше желание сбывалось в течение считаных часов.

Дав хотел вафли – мы нашли их в тот же день. Ато хотел попробовать азерские консервы – мы нашли их в тот же день. Каждый раз, когда подобное случалось, мы приходили обратно с «охоты» и кричали шепотом (да-да! Именно кричали шепотом): «Вы будете визжать как сучки!» – и они визжали.

Только одно желание, или даже скорее мечта Манча так и не исполнилась. Он хотел нутеллу.

Война – про крайности. Про жизнь и смерть. Красоту и уродство.

Она очищает.

В отличие от мира, она никогда не спросит, готов ты к уроку или нет, – просто швыряет его в твое тупое трусливое лицо.

Ничто не приводит человека в настоящее так, как война.

Сожаления о прошлом? Зачем? Если каждая секунда может стать последней. Переживания о будущем? Какое будущее?

Поверь, очень просто жить здесь и сейчас, когда в любой момент снаряд может прилететь тебе по голове.

Как ничто другое война учит любить. Как ничто другое она учит ценить.

Нет сигареты лучше той, что ты разделил в окопе с боевым товарищем.

Меня очень часто, уже после войны, призывали забыть все, что произошло, и жить дальше. Из благих намерений, конечно же. Но я не хочу ничего забывать. Хочу помнить об этой чудесной истории всегда. Очень рад, что она у меня есть. Она меня изменила, и я ей благодарен.

Книга небольшая, всего 256 страниц, но уверяю: для нас эта история длилась вечность. Удивительно, но вечность прошла. По истечении этой самой вечности я лежал на больничной койке утром после операции. Ног у меня больше не было.

Хотите верьте, хотите нет – но и этому тоже я был очень рад.

Ведь на войну мне больше не надо.

2

От станции метро «Партизанская» синей ветки московского метро каждые полчаса отправляется маршрутка до города Н. Ехать туда около полутора-двух часов. С пробками – все три-четыре. По прибытии в Н. можно взять себе какую-нибудь булочку, восстановить силы после долгой дороги (я люблю с маком или творогом). Потом садишься в двадцать первый или девяносто седьмой автобус, он привезет нас прямиком в место, с которым бесконечно связано мое детство, – село городского типа М.

Между красивой и некрасивой частями селения – два магазина: продуктовый и хозяйственный. Рядом – большое обшарпанное здание кафе. Вывеска на нем: «МЕЛЬНИЦА». Большими буквами. Раньше даже была небольшая 3D-модель мельницы, стояла на крыше рядом с вывеской. Не знаю, куда она делась.

Это заведение и сейчас более-менее живое. Но раньше жизнь в нем кипела по-особенному.

Начало нулевых. Сельское кафе моих родителей. Самые разные люди. Самых разных национальностей и вероисповеданий. Я вырос с этими людьми.

Кока! Так меня всегда называли. Кока был среди этих людей и любил их, а эти люди любили его.

– Кока! Беги, дядь Арташ зовет, – говорит симпатичная официантка-осетинка, погладив меня по голове.

Спустя несколько месяцев она убежит со всеми деньгами.

Но пока бегу я. К дяде Арташу.

Дядя Арташ – картежник. Его не так часто можно увидеть в кафе. Может, раз в месяц-два. Иногда он приходит с дочкой. Ей было около двадцати, мне очень нравилось сидеть с ней рядом, хотя мы не особо общались.

Больше общался